Карел Михал - Шаг в сторону

Кто-то шел очень осторожно, но здесь отдавался каждый звук. Я видел человека, но не мог его узнать. Потом услышал, как кто-то открывает двери помещения для стражи. Я пополз наверх до площадки и спрятался за выступ. Через минуту я услыхал, как двери закрываются. Человек прошел мимо меня. Он был без шапки. Такую лысину не встретишь на каждом шагу.

Это был Жачек.

Раз-раз, он выбежал во двор и скрылся в своем домике, а я тоже раз-раз, выбрался из подвала — и в караульное помещение.

Я пошарил под подставкой. Сумка лежала на месте. Я вытащил ее и открыл.

Часы лежали в сумке, никто их не тронул.

Нет, так и с ума можно было сойти. Мне уж казалось, что я сейчас схвачу эту сумку и пойду донесу на самого себя, чтобы только все это кончилось. Но потом понял, что даже не могу назвать соучастников и поэтому у меня не будет смягчающих вину обстоятельств. Ясно, что Жачек знает об этой сумке, иначе что он делал ночью в караульном помещении? Может, он вообще хранил ее там и ходил время от времени проверять, на месте ли она, как черный пес, стерегущий клад. Словом, это была хорошая головоломка.

Так всегда бывает, если человек подумает: «Наверное, теперь все пойдет как по маслу». От такого «масла» могло начаться расстройство желудка. Было совершенно бесполезно торчать тут. Все нормальные существа по ночам спят. Исключение составляют филины, волкодавы и некоторые интеллигенты.

Я положил сумку на место и пошел наверх. Тьма была хоть глаза выколи. Фонарика у меня с собой не было. Нормальный фонарик каждую минуту может погаснуть, поэтому я вожу с собой такой с моторчиком, на него нажимаешь, а он жужжит. Я был уверен, что, пробираясь ночью по Ципрбургу, разумнее не жужжать, поэтому передвигался в темноте, отыскивая дорогу на ощупь.

Пока я поднимался вверх по лестнице, все было тихо. Но приблизительно в середине коридора висели рога князя Коллореда, а я про них забыл. Я слегка задел их лбом, рядом висела какая-то металлическая кастрюля, которую рыцари надевали на голову. Она покачнулась и упала. Раздался звон, и шлем еще раза два подпрыгнул, как мяч, на каменном полу. Я прижался к стене в надежде, что никто не услышит.

Но не тут-то было. Во дворе распахнулись двери. Жачек заорал: «Стой! Кто идет?» — и помчался наверх с топором, из башни по лестнице летел Кунц в пижаме, храбро сжимая в руке парадную пику с кисточкой. Зрелище было потрясающее.

Конечно, я мог сказать, что шел в темноте в уборную и заблудился, но, к сожалению, эта простая мысль не пришла мне в голову, и я ринулся в первые попавшиеся двери.

Эту комнату я видел впервые. У стен стояли картины, посередине был стол с разной посудой, рядом — мольберт, а на нем что-то закрытое тряпкой. На столе горели четыре свечи. Между столом и мною стояла Вера Ландова.

В руке она держала пистолет и целилась мне в живот.

— Господи, — взмолился я, — уберите его.

Я ужасно пугаюсь огнестрельного оружия, пока не уверюсь, что владелец его умеет с ним обращаться.

— Отойдите к окну, — сказала пани Ландова, — и не трещите.

Потом она спрятала пистолет в карман халата и вышла в коридор, где Кунц с Жачеком перекликались, как тирольцы. Я слышал, как она уговаривала их не поднимать суматоху.

— Наверняка это свалилось само, — сказала она.

Тогда Кунц выругал Жачека за то, что он за время своего управления даже шлемы как следует не повесил. Разумеется, Жачек ответил ему довольно грубо. Они обругали друг друга и разошлись. Я слышал, как Кунц остервенело стучит пикой по ступенькам.

Пани Ландова вернулась, села на какой-то антикварный стульчик и с минуту молча смотрела на меня.

— Послушайте, приятель, — сказала она, — вы что, действительно настолько нахальны, что нарочно влезли сюда?

Я покачал головой. Она согласилась и продолжала:

— Тогда вам, наверное, не хотелось, чтобы вас кто-нибудь схватил, когда вы ночью шляетесь по зданию, да?

Я кивнул в знак того, что мне этого не хотелось. Очевидно, ей нравилось меня допрашивать. Кстати, при свете свечей она выглядела довольно живописно.

— Так думаю, что я бы вас не обрадовала, если бы позвала милицию.

Да, она действительно бы не обрадовала меня, и я этого не пытался скрывать от нее. Если бы явился местный участковый, который ничего обо мне не знает, меня или бы увели в наручниках, или я должен был при всех раскрыть свое инкогнито. И то и другое спутало бы мне все карты. Конечно, я ей об этом не сказал, ограничился только тем, что милиция для меня крайне нежелательна.