Теперь следствие располагало данными о ста тысячах долларов, которые, вкупе с проданной квартирой, и стали причиной ненависти Мухина-младшего к Шрамкову и его семейству. «Проясняют ли эти новые данные общую картину, вот в чем вопрос?» — думал Гулин и вынужден был ответить самому себе, что нет. По-прежнему неразъясненным оставался факт самоубийства Мухина-старшего и, что гораздо более волновало следствие, не было ничего, что проливало бы свет на четыре убийства.
Полковнику легко было требовать найти связь между четырьмя жертвами — Шрамковым, Сапрыкиным, Даниловой-Вильдо и Хинштамом, однако все, что оперативникам удалось нарыть за все это время, лишь замутняло картину: Сапрыкин, например, семь лет назад возглавлял кадровую комиссию, утверждавшую кандидатуры на работу в ООН в качестве международных чиновников из числа сотрудников министерства, и зарубил кандидатуру Шрамкова-младшего. Что же из этого следует? Ровным счетом ничего. Здесь можно было бы искать мотивы для мести со стороны Шрамкова, если бы последний сам не был убит. Далее. Оба — Шрамков и Сапрыкин — в разное время и в разных группах учились у Даниловой-Вильдо французскому языку, причем один — успешно, а второй — через пень колоду. В итоге — все трое мертвы. И наконец, Хинштам. Он долго и упорно копал под МИД, разоблачал недостатки министерства в целом и его отдельных сотрудников в частности, в том числе когда-то давно написал статью о Шрамкове-старшем. Он же с упорством, достойным лучшего применения, искал маньяка в стенах высотки, а в результате сам оказался его жертвой. Ну? И что со всем этим прикажете делать?..
Гулин скомкал лист бумаги, на котором разноцветными фломастерами чертил очередную схему, и с досадой бросил его в корзину.
Татуся ошибалась: говоря о Мите, Женя вовсе не кокетничала. Она действительно поймала себя на том, что испытывает странное беспокойство. В течение последнего месяца они были вместе каждый или почти каждый день. Он откликался на малейший зов, на малейшую просьбу о помощи. Собственно, его даже не нужно было просить — он без всяких просьб оказывался рядом в ту самую минуту, когда это было нужнее всего, то есть вел себя, как может вести себя только самый близкий человек. И все это произошло как-то так само собой и так быстро, что она даже не успела понять, как именно. И — что самое удивительное — она приняла его помощь легко и естественно, как будто по-другому и быть не могло. И почти не замечала его, озабоченная только своим горем и поисками дочери. Впрочем, он ничего и не требовал, будто понимал, что, пока Машки нет, у нее словно сердце вырвано из груди и ей не до любвей.
А что теперь? Неужели она все это время была уверена, что так будет всегда? Что он никуда не денется и будет по-прежнему оказываться в нужное время и в нужном месте?.. Встретились они случайно, чудом — как это он вспомнил, что видел ее на этих дурацких елках? Сама-то она не помнила о них ровно ничего! И как случилось, что он начал ей помогать? Что он тогда сказал? «Давайте решать, что делать с Машей?» — кажется, так? Зачем ему это было нужно? Он не похож на сентиментального плаксу, который делает такие вещи только потому, что это связано с воспоминанием столетней давности. Что тогда? Может, у него просто такая цель в жизни — спасать кого-нибудь? Есть же люди, которые не могут не писать, или не рисовать, или не петь, а он — не может не спасать? То есть просто не может не спасать и все? Причем все равно кого — редкий вид жаб, птенцов фламинго или выбрасывающихся на берег голубых китов? Или детей, которых похищают нехорошие дяди или тети. И теперь, когда Машка дома, он уедет в Африку и будет присылать открытки с видами на гору Килиманджаро по праздникам?..
В конце концов, она ничего о нем не знает, и он ничем ей не обязан. Она даже не знает, женат ли он. Вроде бы нет, но это ничего не значит. У него может быть девушка, женщина, возлюбленная… как, черт возьми, все это называется?
Но главное, почему вдруг ее это так волнует? Ведь еще недавно никакого Мити в ее жизни не было, и собственное существование ее вполне устраивало. Или нет? Или все-таки нет? Уж не влюбилась ли она? Не-ет, это невозможно. Да и как бы она могла? Она же помнит, что все время, пока Машка была у этих гадов, она не думала ни о чем другом. У нее не было ни времени, ни душевных сил, чтобы влюбиться. И потом, разве она не дала себе слово после истории с Комаровским, Машкиным отцом, что не сделает этого больше никогда в жизни? Что она прекрасно обойдется без мужиков, от которых только боль и разочарования… И вот теперь — пожалуйста. Терзать себя из-за человека, которого она… Женя чуть не подумала «совсем не знает», но в этот момент ей так ярко вспомнились его глаза, в которых было столько решимости, сочувствия, а потом и радости за нее, что у нее больно сжалось сердце.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу