Роберт Дугони - Ее последний вздох

— Кто вам это рассказывал?

— Про лишние фунты? Дэррел.

Это лишь подтвердило сложившееся у Трейси впечатление о Нэше как о типе, для которого танцовщицы не более чем живой товар, разновидность рабочих лошадей, которых меняют, если с ними что-то приключается — например скотинка толстеет или стареет. Или умирает.

— Вы не заметили, никто из клиентов не уделял ей особенного внимания вчера вечером? — спросила Трейси.

— По-моему, она работала в какой-то кабинке, но, как всегда, ничего особенного.

— Высокого молодого человека в костюме не видели? Пышная светлая шевелюра, — спросила она, пользуясь описанием, которое дал Фацу мистер Джун.

Котар пожал плечами:

— Не знаю. Может, танцовщицы видели. Чаевыми она делилась, я знаю.

— В смысле?

— Танцовщицы отдают процент с чаевых, которые они зарабатывают приватными танцами в кабинах и на коленях у клиентов, в пользу заведения.

— Вы разве им не платите? — спросила Трейси.

— Нет, они зарабатывают чаевыми. В конце смены часть отдают в кассу, а остальное себе.

Трейси вспомнила про акробатку на сцене.

— А когда они работают на сцене? За это им не платят?

— Это называется маркетинг. Долларовые купюры в трусы — вот это чаевые.

— Значит, вы ведете записи, сколько каждая танцовщица в конце вечера оставляет чаевых? — уточнил Кинс.

— Приходится. Иначе налоговое управление нас прикроет.

— Нам понадобятся имена всех, кто работал здесь вчера вечером — танцовщиц, барменов, девушек, которые разносят коктейли, охранников и так далее, — сказал Кинс.

— Я уже говорил, мне надо доложить обо всем Дэррелу. Он с ума сойдет от злости.

— Да? А что так? — удивилась Трейси.

Вид у Котара стал смущенный.

— Говорит, что это плохо для бизнеса. Отпугнет часть девушек.

«А остальные так и будут ходить с незнакомыми мужчинами в мотель, ничуточки не напуганные», — подумала Трейси. Даже когда в Сиэтле орудовал Риджуэй, проституток это не останавливало. Девушка ведь должна зарабатывать на жизнь, даже если заработок будет стоить ей самой жизни.

— У Велвет были здесь подруги?

Новое движение плечами.

— Я могу узнать, соберу девушек, с которыми она танцевала вчера. Но лучше вечером, попозже. А можно спросить, что с ней случилось? Я читал в газетах, что Ангел задушили.

— Велвет работала здесь или подрабатывала, Набиль? — спросила Трейси.

— Откуда мне знать?

— Хватит, Набиль, — сказала Трейси. — Сейчас не время покрывать ее или клуб.

Он поднял ладони.

— Но это правда. Не мое дело. Девушки, может, знают. Спросите у них.

— А что Дэррел Нэш, он был в клубе вчера вечером?

— Заходил.

— Зачем?

— Так, посмотрел, замки проверил, спросил, как дела.

— И часто он так заходит?

— Это его клуб.

— Он часто заходит?

— Довольно часто. Но не каждый вечер.

— А когда он пришел вчера?

— Как обычно, к концу.

— Надолго?

— Вчера? Нет, ненадолго. — Котар снова поднял ладони. — Наверное, мне не стоит этого говорить. Я не знаю. Я просто закрыл тут все и пошел домой. Я правда не обратил внимания.

— А вы не видели, говорил он с кем-нибудь из танцовщиц?

— Дэррел? — Котар отвел глаза, как будто раздумывая. Трейси подумала, что он сейчас запрется. Но он сказал: — Нет. Я такого не видел.

Трейси бросила взгляд на Кинса. Тот тоже заметил. Она протянула Котару визитку.

— Вечером мы вернемся поговорить с девушками, которые работали вчера с Вероникой.

Бюро судмедэкспертизы округа Кинг перевели из старого полутемного бункера в медицинский центр Харборвью, современное высотное здание с широкими коридорами и просторными кабинетами, полными света, который лился внутрь через тонированные окна фасада. Трейси и Кинс нашли Стюарта Фанка в лаборатории, где он внимательно изучал что-то под микроскопом. Фанк сам позвонил им, едва они вышли из «Пинк Паласа» и поехали к Центру юстиции. Он только что получил предварительный отчет токсиколога по Анжеле Шрайбер, и родственники Вероники Уотсон должны были прийти на опознание тела.

Многие работники системы правосудия города Сиэтла считали Фанка странным типом, но Трейси он нравился. Своей неряшливой внешностью он напоминал ей любимого преподавателя химии из колледжа. Над ушами у него вечно торчали пучки седеющих темно-русых волос, голова казалась крупноватой для его узких плеч. Кустистые брови, по которым, как однажды метко выразился Кинс, «газонокосилка плачет», топорщились из-за очков в серебристой оправе. Когда его вызывали для дачи показаний в суд, он неизменно являлся туда в галстуке-бабочке и твидовом пиджаке с заплатками на локтях. Присяжные его обожали.