Эдриан Маккинти - Цепь

– Это я виноват. Сухой завтрак не проверил.

– Пит, я бросила бы ее умирать.

Пит качает головой, только Рейчел знает, что поступила бы так, да и сам он, наверное, тоже.

– Я превратилась в одну из них, – шепчет Рейчел.

Пару секунд они смотрят друг на друга. В глазах у них одно и то же: стыд, переутомление, страх.

– Пока тебя не было, приходила какая-то соседка, – рассказывает Рейчел. – Поднялась на парадное крыльцо и звала Элейн Аппензеллер. В итоге она ушла, но, как оказалось, вызвала полицию.

– Копы приезжали?

– Да.

– Так нас рассекретили?

– Вряд ли. Я пококетничала с копом, и он принял меня за сексуально озабоченную старуху, которая звонит в полицию, чтобы устроить себе свидание.

– Ты не старуха, – улыбается Пит, стараясь разрядить обстановку.

«Я так близка к смерти, – думает Рейчел, – что и старухам меня не догнать».

– Так Амелии лучше?

– Да, она выкарабкивается.

– Пойду взгляну, как она.

Лишь через полчаса дыхание и цвет лица Амелии полностью нормализуются. Раз такую реакцию вызвали «следы орехов», значит арахис в чистом виде ее точно убьет.

– Вы всегда носите эти маски? – спрашивает девочка.

– Это чтобы ты не узнала, как мы выглядим, и не рассказала маме, когда вернешься к ней, – объясняет Рейчел.

– Так мама не знает, как вы выглядите?

– Нет.

– Вам нужно зафрендить ее в «Фейсбуке», тогда она узнает, – заявляет Амелия безапелляционным тоном.

– Да, можно и зафрендить. Хочешь сок?

– Яблочный?

– Да. – Рейчел протягивает девочке упаковку сока.

– Ненавижу яблочный сок. Все знают, что я ненавижу яблочный сок! – ворчит Амелия, швыряет прочь сок, потом лошадку из кирпичиков-лего, с которой играла. Лошадка рассыпается на кирпичики. – Ненавижу это место! Ненавижу тебя! – орет девочка.

– Милая, кричать нельзя, – говорит Рейчел.

Они, конечно, поставили серьезную звукоизоляцию, но тем не менее…

– Почему нельзя?

– Потому что, если будешь кричать, я заклею тебе рот скотчем.

Амелия искренне удивлена:

– Как же я буду дышать?

– Через нос.

– Ты правда так сделаешь?

– Да.

– Ты нехорошая.

Рейчел кивает. Малышка права. Она нехорошая. Такая нехорошая, что хотела бросить ее здесь умирать. Она достает из сумки одноразовый телефон:

– Хочешь поговорить с мамой?

– Да!

Рейчел набирает номер Хелен Данлеви.

– Алло! – Голос у Хелен измученный, изможденный, испуганный.

– Хочешь поговорить в Амелией?

– Да, пожалуйста!

Рейчел включает громкую связь и передает телефон девочке.

– Доченька, это ты? – спрашивает Хелен.

– Мама, когда я вернусь домой?

– Скоро, дорогая, очень скоро.

– Мне здесь не нравится. Здесь темно и страшно. Когда папа за мной приедет? Я плохо себя чувствую. А еще мне очень скучно.

– Доченька, он скоро приедет.

– Я много дней в школе пропущу?

– Возможно, милая, я пока не знаю.

– На руке у меня цепь. Ненавижу ее!

– Знаю, милая.

– Попрощайся с мамой, – велит Рейчел и тянется за трубкой.

– Мне пора, – говорит Амелия.

– До скорого, милая. Я тебя люблю!

Рейчел забирает телефон и поднимается по лестнице.

– Как видишь, Амелия жива и здорова. Это пока. Приступайте к первому и второму заданиям.

Рейчел закрывает за собой дверь подвала и заходит в кухню.

– Думаю, мы переведем деньги сегодня, – говорит Хелен.

– Не сегодня, а сейчас! Потом объект начинайте подыскивать. Если понадобится, мы убьем Амелию. Я хочу вернуть себе дочь, а вы, мать вашу, у меня на пути, – заявляет Рейчел и ломает телефон пополам.

Потом снимает крышку, вытаскивает симку и топчет, пока она тоже не ломается пополам. Останки телефона она засовывает в мусорный мешок, который Пит держит в кухне.

Рейчел трясет от досады и гнева.

Пыль горизонтальными полосками парит в солнечных лучах, проникающих сквозь жалюзи. Слышно, как волны бьются о берег в ста ярдах от дома и как маленькая девочка напевает что-то в подвале.

Рейчел делает вдох, потом выдох, вдох, выдох. Жизнь – каскад сиюминутностей, падающих друг на друга без смысла и цели. Из всех философов только Шопенгауэр понял это правильно.

– Я иду домой! – кричит Рейчел Питу.

Когда берег пустеет, она выскальзывает за двери черного хода и бредет по дюнам. Хочется плакать, но все слезы уже выплаканы. Она кремень. Каменная стена. Снова посещает та же мысль: вчерашней Рейчел уже нет в живых. Злые мелодраматические слезы выплаканы миллиарды лет назад, теперь она другой человек.