Жорж Сименон - Мегрэ забавляется

— Вы недолюбливаете зятя?

— Я этого не говорил. Мы с ним — разного поля ягодки, или точнее: он хотел бы, чтобы так считали, но, в конце концов, его мать — всего лишь учительница… »

Тут явно разбередили старые раны. Действительно, столкнулись два мира. Семья Ле Терек, несмотря на свое богатство, продолжала вести в провинции простую и суровую жизнь, в то время как Жав, пообтесавшись в парижских кругах, вырвался вперед.

Однако денежки-то поступали от производителей консервированных сардин.

«— Поверьте, унаследовав половину завода, сестра каждый месяц получала кругленькую сумму.

— Она вышла замуж на условиях совместного владения хозяйством?

— К сожалению.

— А вы?

— Я тоже. Но у нас все по-другому, так как моя жена — дочь судовладельца, ее родственники этого же корня, что и мы.

— Вы считаете, что имело место преступление?

— А вы разве полагаете, что Эвелин сама себе сделала укол, а затем, согнувшись вдвое, забилась в шкаф, чтобы умереть там, предварительно заперев его? Где ключ от шкафа? Куда подевалась одежда?

— Кто же, на ваш взгляд, убийца?

Ле Терек открыл было рот, чтобы ответить, но спохватился.

— Я не хочу навлечь на себя обвинение в клевете. Факты говорят сами за себя, разве не так? Что касается утверждений некоторых особ насчет якобы имевшегося у нее любовника, то это — наглая ложь. Эвелин не способна на такое. Она была женщиной, лишенной какого бы то ни было темперамента. Мужчины ее пугали. Девушкой, явившись на танцы, она весь вечер просиживала в уголке, соглашаясь танцевать только со мной. Взгляните на этот снимок. Помню, с каким невероятным трудом ей удалось раздобыть купальник, который закрывал бы почти все тело. Она же выглядела в нем посмешищем.

— Эвелин часто писала вам?

— По случаю дней рождений — моего, жены и детей, а также под Новый год.

— Она знала о своей болезни?

— Во всяком случае, Эвелин понимала, что не протянет до старости, но на судьбу не роптала.

— Была ли она верующей?

— Пока жила с родителями была очень набожной и каждое утро ходила к мессе. Потом, как я выяснил, под влиянием мужа она перестала чтить Бога.

— Считаете ли, что ваша сестра была несчастным человеком?

— Убежден в этом.

— На чем основывается ваше мнение?

— Такие вещи чуют нутром. Например, на том, как она с мягкой улыбкой говаривала мне: „Непременно забегай ко мне всякий раз, как будешь в Париже. И не забудь передать ребятишкам, что тетя думает о них…“ »

И тем не менее в шкафу-то ее нашли голой. Может, ее раздел убийца, совершив злодеяние? Но и эта гипотеза казалась довольно сомнительной, тем более что не так-то легко снять с покойника одежду. Да и вообще, зачем это понадобилось?

Что сейчас поделывает Жав, оставшись в одиночестве с Жозефой в доме на бульваре Османн? Какие показания он дал Жанвье и следователю Комельо касательно своего скоропалительного вояжа в Париж?

Если уж Комельо не вынес постановления об аресте, значит, у следствия возникли серьезные сомнения и шансы каждого из подозреваемых оказаться на скамье подсудимых почти наверняка расценивались примерно как равные.

Теперь Мегрэ не терпелось узнать побольше о Филиппе Жаве и его личной жизни. Не было ли у него любовницы, второго семейного очага? Или, как полагало большинство, он в самом деле, будучи салонным медиком, оставался человеком строгих правил?

— Чем займемся? — проронила мадам Мегрэ, увидев, что муж подзывает гарсона, чтобы расплатиться.

Комиссар понятия не имел. Сие не имело ровным счетом никакого значения — в этом-то и состояла вся прелесть его нынешнего положения.

— Начнем с того, что спустимся по ступенькам лестницы Сен-Пер…

Они прошлись по бульвару Рошешуар. Затем могли направиться, например, на улицу Мартир — постоянно оживленная, она была так мила сердцу Мегрэ. Обожал он и Фобур-Монмартр….

Это состояние ничегонеделания как-то по-новому раскрывало Париж для Мегрэ, и он был полон решимости ничего при этом не упустить.

— Не забыть бы сегодня вечером позвонить Пардону.

— Ты не заболел?

— Нет. Но у него, возможно, появились новые сведения об этом докторе Жаве.

— Тебя это волнует?

Разумеется, он много думал о деле мадам Жав, но оно для него вписывалось в праздные прогулки по Парижу.

— Завтра утром я, может быть, поброжу в районе улицы Сен-Пер.

Это уже было опаснее, ибо на малолюдной улице он рисковал нос к носу столкнуться с одним из своих инспекторов.