Мария Адольфссон - Неверные шаги

Впервые Карен чувствует, что, невзирая на то что лежит на спине, невзирая на храп, победа за ней. Она знает, и он знает. Его оценка расследования и его решение — отчасти причина того, что она сейчас лежит здесь. Только отчасти, но этого достаточно, чтобы наполнить палату безмолвной виной. Она молча следит за ним взглядом, меж тем как он переступает порог и огибает изножье койки.

Винограда он не принес, так далеко он никогда не зайдет, но кладет на тумбочку вечернюю газету, потом садится на стул и по привычке лениво закидывает одну длинную ногу на другую. Тень неловкости скользит по его лицу, когда он видит синяки и крепеж на ноге.

— Как себя чувствуешь? — спрашивает он, слегка скривившись.

— Бывало и лучше, — отвечает она сухо.

Он кивает. Теперь уже с видом огорченного начальника.

— А бывало и хуже, — добавляет она с кривой улыбкой.

Он отвечает как бы вскользь, почти рассеянно:

— Долго тебя тут еще продержат, не знаешь?

Она сообщает, что сказали доктора по поводу ближайших недель с последующим больничным и реабилитацией.

— Стало быть, мы едва ли можем рассчитывать, что ты вернешься до Нового года.

Она слышит подспудный вопрос и встречает его молчанием. Чтобы не отвечать, вновь тянется за стаканом с водой и чувствует, что Смеед наблюдает за ней. Потом он глубоко вздыхает и задает вопрос напрямую:

— Ведь ты вернешься, Эйкен?

Чего проще — отодвинуть решение, отложить на следующие недели. Но что-то в его голосе вынуждает ее сказать, как оно есть. Невысказанная просьба о примирении. Намек на беспокойство.

— Я думала об этом, — честно говорит она. — И перед отпуском в принципе решила просить о переводе.

— А теперь? Передумала?

— Думаю, не дать ли тебе еще один шанс, — коротко бросает она. — Но в таком случае ты, черт побери, должен немного изменить стиль руководства. Попросту умерить подростковую болтовню. И я не хочу, чтобы меня обходили с трудными расследованиями, — добавляет она.

— Ершишься. Я бы и сам ершился на твоем месте. А ты долго будешь мучить меня тем, что была права?

— Увидишь.

На сей раз она позволяет себе улыбнуться уголком рта. Юнас Смеед качает головой и вздыхает.

— Ладно, думаю, я заслужил.

— Как идет расследование нападений в Мурбеке и Одинсвалле? Есть подвижки?

— Ни на миллиметр, — уныло признается он. — Похоже, он то ли взял тайм-аут, то ли вообще завязал. После случая на Атласвег больше ничего. Может, все дело в холодах, — добавляет он. — Эти сволочи обычно прикрывают лавочку, когда на улице мороз.

Карен думает о делах, которые штудировала, когда изучала криминологию.

— Между преступлениями могут пройти месяцы, — говорит она. — В Швеции несколько лет назад было дело, напоминающее наше. Преступник орудовал несколько лет, прежде чем его схватили.

Юнас кивает, но молчит, и Карен продолжает:

— Вероятно, только вопрос времени, когда именно наш подонок опять возьмется за свое. Надеюсь, тогда я буду с вами, и мы его возьмем.

Юнас встает, смотрит в окно. Стоит так довольно долго, она ждет. Инстинкт подсказывает Карен, что его мысли далеко от законченных и будущих расследований. И на самом деле пришел он сюда не затем, чтобы справиться о ее самочувствии, думает она, глядя на его спину.

— Ты думаешь о Сигрид, — говорит она и видит, как он цепенеет, потом оборачивается.

Секунда — и она понимает, что вот сейчас он выскажет всю злость и горечь, накипевшую оттого, что Сигрид была на пароме. Что Карин взяла ее с собой в отпуск, не сказав ему ни слова. Что она завязала с его дочерью близкий контакт, какого у него самого не было долгие годы.

— Я с ней тоже не говорила, — тихо роняет она.

Взгляд у него холодный, холодный как лед и полный сомнения.

— Вот как? А мне показалось, что вы вдруг чертовски сблизились. Должно быть, объединились в отвращении ко мне.

Ей хочется сказать гадость. Унизить его, уязвить — глубоко и навсегда. Расстрелять своей печалью вместо пуль. Но она знает, что не имеет на это права.

— Можешь думать как угодно, но она и мне не давала о себе знать. И на мои звонки не отвечает. Может быть, винит нас обоих в смерти Сюзанны.

Она видит, Юнас понимает, что это правда, и готовится сделать последнюю отчаянную попытку.

— Позвони мне, как только она объявится. И сообщи, где она обретается. Это приказ, Эйкен. Понятно?

Карен смотрит ему прямо в глаза.

— Этого я обещать не могу. Если она сама не захочет.

Она не отводит взгляд и видит, как злость уходит, словно он не выдержал напряжения. Грудь опадает, буря эмоций стихает. Остается лишь бесконечная печаль. И она понимает, сейчас перед ней не начальник, а отец Сигрид.