Михаил Макаров - В понедельник дела не делаются

– Строиться, ДШБ!

Потом приятели с бухлом и закусью в комнату переместились. Саша включил видеомагнитофон, долго мотал взад и вперед, потом наконец нажал на клавишу «play». Смотреть стали практически с начала михалковский «Свой среди чужих, чужой среди своих». Умилялись, любимые эпизоды по несколько раз прокручивали.

– Ай, конь-ко-онь, конь болел, конь жалел! – бритый наголо щербатый Костя Райкин, игравший татарина Каюма, в отчаянии катался в высокой траве.

Чекист Шилов в два счёта расколол его, вычислил, что баул с золотом, из-за которого вся карусель закрутилась, у татарина находится…

– Отпусти меня, я тебя как солдата прошу! – истово просил связанный ротмистр Лемке-Кайдановский у победившего его в лютой борьбе чекиста.

Трудно поверить, что фильм был у Михалкова дебютным.

…Только как вот каппелевец (он так представился: «воевал в дивизии Каппеля») Лемке оказался на Юге, среди кавказских гор и горбоносых абреков? Причем в полной форме – в черной гимнастерке с белой оторочкой по воротнику и клапанам карманов. Очевидно, такими каппелевцы были в представлении Михалкова, воспитанного на классической картине «Чапаев» братьев Васильевых. Хотя на самом деле эта форма – офицерского генерала Маркова полка, воевавшего в составе Добровольческой армии Деникина. И даже формы мало… Для наглядности, что Лемке есть белый офицер, на фуражке у него – кокарда! В таком прикиде он пробирался через всю Совдепию?

Но впрочем, это все придирки привередливых провинциальных дилетантов… Фильм был снят мастерски, неспроста ведь он стал киношным бестселлером. А актерские работы просто великолепны. Богатырев, Калягин Сан Саныч, сам Никита в роли романтического разбойника Брылова!

Все эпитеты приятелей в превосходную степень были облечены. Выпитое спиртное тому способствовало.

Но притомившийся Миха курил уже через силу, каждой затяжкой в мозги очередной гвоздь-«сотку» вколачивая. Опустив дымившуюся сигаретку в бокал с пивом, он свернулся калачиком в углу дивана.

– Брат, я подремлю, это самое, пять минут…

Окурок, пропитываясь янтарной жидкостью, вбирая ее в себя, коротко прошипел.

Маштаков вырубился безо всяких посторонних видений, в кромешной тьме, как заваленный в штреке шахтёр.

Очнулся он спустя неизвестное время. Сердце в груди трепетало, сдваивало удары. Голову тугой обруч стиснул. Миха, весь сморщившись от жалости к себе, растер виски.

Прямоугольник окна, не обремененный занавесками, был аспидно черен. По экрану «Филипса», делая его похожим на осциллограф, шла многослойная рябь, из динамика хрипатое шипенье вырывалось. Все возможные программы давно закончились.

«Ночь на дворе, – догадался Миха. – А раньше, чтобы людям понятно было, вывеску такую пускали: «Не забудьте выключить телевизор!»

Друг его Саша Веткин угадывался рельефным силуэтом на полу, делил палас по диагонали. Под головой у него вместо подушки лежал валенок.

Маштаков, отталкиваясь от стен, на косяки натыкаясь, двинулся на кухню. При каждом шаге мозг его пронизывали тупые спазмы. То сузившиеся сосуды мстили за излишества.

После взлета на пик падение всегда неизбежно.

На кухне, в скомканной сумке порывшись, опер отыскал бутылку пива, как специально оставленную для поправки его пошатнувшегося здоровья.

Первый глоток едва не оказался последним. Пиво, одержимо булькая, рвалось в иссохшуюся глотку.

«Саньке оставить надо», – спохватился он вовремя и, сделав над собой усилие, с пристуком вернул бутылку на стол.

Затаив дыханье, прислушался к процессам, происходящим внутри. Пиво принесло облегченье. Миха знал, что оно будет недолгим. Как в детстве читанном «Пятнадцатилетнем капитане» – моряки вылили в штормующий океан бочки с ворванью, китовым жиром, чтобы на мгновенье умерить окаянство стихии.

Мозги слегка на место встали, боль в висках поотпустила.

«Похмелье, его ведь стаканом пива не поборешь», – Миха знал это доподлинно.

Кроме похмелья его колбасило еще и оттого, что не оправдались надежды обстоятельно обсудить текущий момент. Даже с философом Веткиным не получилось разговора, катастрофически быстро они напились.

«Санька прилично был вдетый, когда меня вызванивал!»

Из сложившейся ситуации Маштаков никакого выхода не видел. И сподвижников не наблюдалось в упор, к кому примкнуть, с кем идти… Ощущение было, что он колотится лбом в кирпичную стену. Но лоб, он не стенобитная машина, а скорлупы яичной слабее. Без вариантов, как Саша Кораблёв говорит…