Анатолий Степанов - Чума на ваши домы. Уснувший пассажир. В последнюю очередь. Заботы пятьдесят третьего. Деревянный самовар (пьянки шестьдесят девятого года)

— Вот уж чего не знаю, того не знаю. Я же вам объяснял: нездешний я.

— Ты — не нездешний, а ты — нелюбопытный, — на правах старшего ворчал Смирнов. — Милиционер должен быть, как дворняжка: все обегать, все обнюхать, всюду приложиться… А ты не знаешь почему хутор — Жоркин. Долго еще до него?

— Верст двадцать. По нашему ходу минут тридцать-сорок.

— Время есть. Тогда ориентировку давай.

— Какую еще ориентировку? — удивился Чекунов.

— Обыкновенную. Что такое есть Жоркин хутор и кто такие его обитатели.

— Жоркин хутор — отделение главного нашего совхоза «Дружба народов», — заунывно в ритм завываниям мотоциклетного мотора приступил к изложению ориентировки Чекунов. — Свиноводческая ферма, образцовая надо сказать, молочная ферма — все коровы чистокровные голландки, птичий двор — куры, гуси, индейки, вольер с перепелами, пруд с зеркальным карпом…

Смирнов кинул косяка на слишком уж заунывного Витю — точно, подначивает, наглец! — и спросил впрямую:

— База снабжения районного партийного актива с экологически чистым продуктом?

— Ага, — так же прямо подтвердил Чекунов.

— Начальствует там кто?

— Роберт Евангелиевич Воронов. Майор МВД в запасе.

— Из лагерных, что ли?

— Так точно.

— Еще кто?

— Агроном, зоотехник, ветеринар, инженер-механик. Все специалисты высокого класса.

— Чем же их туда приманили?

— А вот увидите.

Помолчали немного. Вдруг Смирнов вспомнил:

— А горбатится кто? Кто говно таскает?

— Сезонные рабочие.

— Бомжи, что ли?

— Роберт Евангелиевич без паспортов не берет. Значит, не бомжи.

— Евангелиевичем он себя понарошку обозвал?

— Почему же. С ним отец живет. Так тот просто Евангелий Евангелиевич.

— Все-то ты, Чекунов, знаешь, а почему хутор Жоркиным называется — не знаешь.

— А вы знаете?

— Знаю. Потому что там Жорка жил.

Умыв Чекунова, Смирнов развеселился. Да и похмелья не было: вчера, слава Богу, мало пил. Сидел, сквозь приспущенные ресницы самодовольно и с удовольствием рассматривал окрестности.

— Сейчас глухариный ток проезжать будем, — предупредил Чекунов. — Стаю поднимем. Может, пульнете на счастье?

— Тогда стой, — приказал Смирнов. Чекунов заглушил мотор. Затихло все. Только слышно было еле-еле, как пели страстные свои, простыв, как мычание, любовные песни глухари-мужики. Смирнов постоял недолго, разрабатывая в уме тактику внезапной атаки на глухарей. Все понял: — Ветер от нас на них, взлетать будут, следовательно, на ветер, на меня. Ты, Витя, будь добр, сделай кружочек, обойди их и шугани хорошей дрыной, чтоб про любовь забыли и поднялись.

— Жаль, автомат не захватил, — огорчился Чекунов.

— Без автомата обойдемся. Ступай, действовать надо.

Чекунов бесшумно углубился в чащу. На то, на се ему понадобится шесть-семь минут. Смирнов вытянул из сбруи парабеллум, небрежно проверил, обеими руками взялся за рукоятку, поставил ноги на ширину плеч, упруго присел несколько раз, выбрал, наконец, оптимальное положение, выпрямился, опустил в расслабленных руках парабеллум и стал ждать. Не жадничать. Двух. Желательно с двух же выстрелов.

Невдалеке Чекунов завыл ужасно, грохнул о стволы ближних деревьев дрыной. Шуму получилось достаточно. И вот он — взлет. Сначала — оглушительный свист и треск крыльев, будто лермонтовский демон к своей девице полетел. А затем — веер. Смирнов сразу увидел своих двоих — полупудовых секачей. Глухари летели на него и начали забирать вверх. Линия полета и линия выстрела пересеклись. Раскорячившийся Смирнов дважды выстрелил, и дважды затрещали от тяжести недалекие кусты. Подошел Чекунов.

— Иди вон в тех кустах пару подбери, — приказал Смирнов.

Чекунов искал недолго. Вернулся, держа глухарей за лапы. Сообщил:

— Тяжелые, заразы. Оба — на пуд, не меньше.

Смирнов дозарядил обойму, загнал парабеллум в сбрую и спросил:

— Проверял, каков я, да, лейтенант? Ну, и каков? — Смирнов требовательно смотрел на Чекунова, а тот молчал. — Ну, ладно. Кинь в коляску, а я с тобой сзади в обнимку поеду.

— Лунная долина, долина Саномы. Именно о такой мечтал тайный алкоголик Джек Лондон, — констатировал Смирнов, сверху озирая действительно чудесную долину. Отроги древних гор здесь будто замерли в нерешительности, оставив незавоеванным обширное плато, на котором не разбросанная еще, собранная и целеустремленная Чоня нарисовала необъятных размеров греческую букву омега. Да и человек здесь не особо старался портить: целесообразно и так, чтобы не бросались в глаза, были поставлены фермы, в явном ладу с геометрией сделаны грядки и прорыта канава, пруд находился подальше от ферм, ближе к пяти жилым фронтоватым коттеджам и конторе. Даже два длинных барака для сезонников производили приличное впечатление: ни помойного мусора вокруг, ни залатанных ржавых железом стен, ни битых стекол.