Амиран Кубрава - Старая шкатулка

– Это – окончательно и бесповоротно?

– Да. Мне нечего добавить, все сказал. – Дорфман вольно откинулся на стуле.

– Тогда у меня есть такое оружие, как очная ставка, – произнес я устало.

– Думаете, это развяжет мне язык?

– Надежды, конечно, мало, но я приду к окончательному выводу, что вы лжете. Извините, последнее слово эвфемизмом заменить не могу.

– Или не хотите?

– Да, не хочу, как вам не хочется говорить правду. – Я по барабанил пальцами по столу и докончил: – Ведите себя разумно, чтобы тень подозрения не пала и на вас.

Он сделал едва уловимый жест рукой и досадливо поморщился:

– Можете подозревать меня в чем угодно, но я чист, как херувим.

Еще несколько минут шел между нами этот бесплодный разговор, а затем я записал его показания и велел подождать в коридоре.

…Ахра помог быстренько доставить Марию Гавриловну. Я в темпе провел опознание, а когда она указала на Дорфмана, свел их на очной ставке.

Мария Гавриловна слово в слово подтвердила все то, что говорила мне сегодня.

– Ну как, Борис Исаакович, – спросил я Дорфмана, который сидел напротив Марии Гавриловны в смиренной позе, – говорит ли правду эта женщина?

– Да, она говорит сущую правду, – ответил он мгновенно.

Он полностью подтвердил показания Марии Гавриловны. На такое легкое признание я не надеялся и очень удивился, но виду не подал. Грош цена тому следователю, который ахает при каждой крохотной удаче. Сейчас она заключалась в том, что я мог, наконец, исключить Марию Гавриловну из числа подозреваемых. Мое положение, конечно, не облегчалось, но все-таки…

Ахра повез Марию Гавриловну домой, а я задал Дорфману еще несколько вопросов.

– Не понимаю, почему упорствовали из-за ерунды. Не могли сразу сказать? Обязательно нужно было доводить до очной ставки? – Я был сердит.

– Не держите зла на меня, – по-простецки ответил Дорфман. – Как в песне поется? «Что-то с памятью моей стало…»

Он покрутил пальцем у виска. Широкий рукав рубашки при этом съехал чуть вниз, и на тыльной части руки мне бросилась в глаза татуировка: «Уваров».

В конце лета пошли обложные дожди, а иногда даже хлестал ливень.

В один из таких ненастных дней я сидел у себя в кабинете и в который раз рассматривал дактилокарту на Дорфмана,

Отпечатки его пальцев, Ганиева и тех, кто попал в поле зрения следствия, были взяты давно, еще до меня, даже на двух дактилокартах, но тогда они не пошли на пользу, потому что преступник четких следов пальцев на месте убийства Лозинской не оставил и сравнивать их было не с чем.

Совсем недавно, видя, что вновь хожу по замкнутому кругу, я решил направить дактилокарты на Ганиева и Дорфмана в информационные центры МВД ГССР и СССР.

На это действие натолкнуло странное поведение Дорфмана до очной ставки с Марией Гавриловной. Да и татуировка на его руке заставила меня призадуматься. Вопроса же Дорфману о ее происхождении я решил не задавать.

Ганиев тоже вел себя странно на всем протяжении следствия. Может, Лозинская все же решила вверить ему свои драгоценности, думал я; ведь от Марии Гавриловны она их унесла и, кроме Ганиева, у нее на свете никого не было? А может, он взял их насильно и при этом пристукнул хозяйку чем-нибудь, ведь богатство затмевает разум?

…На оборотной стороне дактилокарты Дорфмана было указано, что никакой он не Дорфман, а Уваров Борис Исаакович, судимый несколько раз…

Я привык ко всякого рода неожиданностям – ведь следствие продирается через хитросплетения лжи, обмана и подлости, но, вспомнив благообразное лицо Дорфмана, его печальные глаза, наконец, его гладкую речь, я сперва подумал, что вышла ошибка. Но солидно выведенная дактилоскопическая формула говорила о том, что никакой ошибки нет и справка выдана верная.

Узнав, что Дорфман – не тот, за кого себя выдает, я, тем не менее, никаких иллюзий не строил. Ну и что, подумал я, решил раз и навсегда зачеркнуть свое темное прошлое и взял, к примеру, фамилию матери или бабушки…

За окном – проливной дождь. Я старался вспомнить что-то, но никак не мог. В мозгу, как заноза, засела настоящая фамилия Дорфмана. Где же я слышал ее? Эта мысль преследовала меня с – того момента, когда я впервые взглянул на оборотную сторону дактилокарты Дорфмана.

Где и от кого я слышал эту фамилию?

Машинально стал перелистывать уголовное дело по убийству Лозинской, словно пытаясь найти ответ на мучивший меня вопрос на столько раз читанных и перечитанных страницах.