Василий Добрынин - Что такое ППС? (Хроника смутного времени)

— Не мало. Но, где по ним уголовное дело?

— Решается этот вопрос… Все, я тебя выслушал. Теперь слушай ты — это приказ! Материал передавай в ОЗЭПП, по территориальности. Не возражай. Так надо! Все понятно?

— Все…

«Все то же солнце бродит надо мной, но и оно, не блещет новизной» — грустно процитировал Потемкин. Покурил, подумал: «До тех пор, пока не присмотрелся…». Конечно, солнце было не таким. Висело теперь, в выцветающем небе — позднее, низкое солнце. Осень. Смотреть на него теперь было не больно. И щуриться солнце не заставляло, и не вызывало улыбки.

Цымбал крепко разочаровал Потемкина. Не потому, что он не такой начальник, а потому, что работать так, как понимает работу Потемкин, ему не дадут. Не даст та система, на которые «открывал глаза» Лемешко. «Что остается? Воевать с Лемешко, с другими, такими, как он?»

Становилось очень, и очень скучно, от таких вот перспектив.

«Нет ощущения, что воюете вы с народом?» Но если не позволительно с «Трейдом» — с кем остается тогда? «Гидра! — усмехнулся он, — знал, что «Трейд и К» — эта та же самая «Меркюри Глоб Юкрейн». Тот же Лахновский! А изворотливость этой змеи, — в несовершенстве закона. «Несовершенство — считали древние, — временно». Но где пересидеть, переждать это время?

Худшее, что сделал Лемешко — спросил, уходя, — «А может, в милиции и получше применение Вам найдется?»…

Не было б границы, — не было б этих проблем. Пролегает она по земле, а отражается глубоко в сознании. Не может быть по другому: граница — разделяющая полоса. Свойство суровое, но не предусмотренное ни одним законом.

А Славик уехал. Потемкин вздохнул и пошел исполнять приказ. Он больше не смотрел на солнце: вывод угнетал и без солнечного блеска с высот. «Как работать? — Потемкин зашел в абсолютный, глухой тупик. — С этим, — подумал он, — что-то придется делать…».

Шло время крутых перемен...

— Вам, — протянул дежурный трубку.

— Кто?

— Не назвался.

— Давайте!

— Алло! Это я! У тебя там как? Ничего?

— Ничего у меня, Виталий.

— Правда?

— Да. Чистая правда. Чего ты уехал?

— Да так, загорелось… Начальник, я думал, раз вызвал тебя — то с концами.

— Да нет. Все концы у меня.

— Может быть, на охоту?

— Сегодня?

— Как можно скорее!

— Скорее? Что ж, вполне, скоро буду готов…

— Тогда, может, завтра?

— Горю термоспичкой, поверь. Хотел бы, хоть завтра…

— Ну так когда? — взволновался Виталик.

— Давай телефон, позвоню.

— Запиши.

— Я запомню, диктуй!

Потемкин сказал: «Позвоню» и Виталик ждет. Рука, сгоряча, рвет и мнет посторонние, мелкие вещи — и тянется к трубке. А тот не звонит. «Вчера это было, ага! — встрепенулся Виталик, — Вчера же он взял телефон. Остается, о боже, два дня! О, мама, Потемкин, звони же! Звони!».

***

— Потемкин, — легко, уголками губ, улыбнулся начальник, — глупостей ты не наделаешь, а? Ты как в трауре ходишь? Обижен?

— А кто не обижен нынче?

— Забавно…

— Забавно, а кто у нас правит, Держава людьми, или люди — Державой?

— Хм, вот умеешь спросить ты, Потемкин…

— О, не проблема. Ответить трудно.

— А сам как считаешь, — кто?

— Я понял, что и не первые, но и не вторые. Какая-то третья, стихийная сила.

— Стихийная?

— Стихия, товарищ майор — идеалы наши. Новые, пока не понятные и — не самые лучшие.

— Откуда такие мысли?

— В поле свежий ветер пролетал…

— А-а, Газманова слушал?

— Не только.

— Но, верно сказал: новые и не лучшие. Надо же, — Цымбал качнул головой, — а это правда, Потемкин! Но, — Цымбал насторожился, — ты что, хочешь сказать, что таким идеалам служить проблемно?

— Проблемно.

— Уйти захотел?

— Пожалуй...

— Пятилетку? — кричал в трубку Славик, — Ждать будем, а? Вы, оба, охотники хреновы, черт вас! Вы где?

— Я Потемкина жду, — оправдался Виталик, — и бросил трубку.

«Звонок кандидата на небо!».

Момент в судьбе, наступал переломный. Суровую школу, — он это чувствовал, — Виталик, переживет. Такую же силу и власть над собой, над другими, и над обстоятельствами, — как и Лахновский, — он обретет. Фигура, похоже, уже выходила на его игровое поле. Потемкин, случайно, будет застрелен, из дробовика. Такое вполне может быть на охоте. А Славик, — коллега его, компаньон по охоте, осознав содеянное, застрелится сам. Той же, заячьей дробью.

Сделает вид Лахновский, что ничего непонятного не произошло. Но, поймет все. Как потом не оценить Виталика? Это не «сопли жевать» — а крутой поступок! Придется Альфреду молчать и ценить всю жизнь! «На равных с Лахновским увидел себя Виталик. Дух замирал от грядущего равенства. Жизнь начинала Виталику поддаваться! «Дай-ка водки!», — сказал он себе, чувствуя твердость в руках. Поскольку игра не бывает без жертв, то господь игрока не считает убийцей? Не должен считать...