Донна Леон: Выстрел в лицо

— Не понимаю, о чем ты, — заявил Брунетти, в глубине души сознавая, что все он прекрасно понял.

Откинув одеяло, Паола села на кровати и повернулась лицом к мужу:

— Гвидо, то, о чем я говорю, называется изнасилование. — И, прежде чем он успел открыть рот, добавила: — И не надо на меня так смотреть, как будто я внезапно превратилась в истеричку и мегеру и боюсь, что на меня из шкафа прыгнет мужик, которому я один-единственный раз на улице улыбнулась, или что я каждый комплимент воспринимаю как прелюдию к насилию.

Отвернувшись, Брунетти тоже включил лампу на своей тумбочке. Если разговор затянется надолго — а так оно скорее всего и будет, — уж лучше видеть жену во всей красе.

— Для нас это особенно болезненная тема, Гвидо. А вы, мужчины, или не хотите этого понимать, или просто не в состоянии это сделать. — Паола умолкла, и Брунетти воспользовался моментом, чтобы вставить словечко:

— Паола, милая, сейчас четыре утра, и мне совсем не хочется выслушивать гневные тирады.

Он боялся, что после этого она разъярится еще сильнее, но, похоже, его слова оказали противоположный эффект — Паола наклонилась и положила руку ему на плечо.

— Знаю, знаю. Просто хочу, чтобы ты посмотрел на эту ситуацию с другой точки зрения: женщина была вынуждена заниматься сексом с мужчиной, который ей был глубоко противен. — Подумав, Паола добавила: — Я с ней всего пару раз разговаривала. Это моей маме она нравится — вернее, мама ее любит. А суждению мамы я полностью доверяю.

— И что это за суждение? — полюбопытствовал Брунетти.

— Она считает Франку честной женщиной, — ответила Паола. — Так что, если Франка утверждает, что отношения с Антонио были навязаны ей против ее воли — думаю, выражение «мерзкие наклонности» это доказывает, — значит, это было изнасилование. Даже если оно длилось два года, и даже если она шла на него, чтобы уберечь чувства мужа. — Увидев, что Брунетти смотрит на нее все с тем же выражением лица, она мягко сказала: — Гвидо, ты же работаешь с законом в нашей стране. Ты знаешь, что бы с ней было, если бы она пошла жаловаться в полицию, если бы вся эта история дошла до суда. Что было бы с ней и ее весьма немолодым мужем. — Паола замолчала и посмотрела на Брунетти, но тот решил воздержаться от комментариев, тем более — от возражений.

— В нашей культуре сохранились на редкость примитивные представления о сексе, — изрекла Паола.

Брунетти попытался разрядить обстановку.

— В нашем обществе царят примитивные представления об очень многих вещах, — заявил он и, как только слова вылетели наружу, понял, что и впрямь так считает. Веселого в этом было мало.

Тогда-то жена и сказала:

— Ну а я бы дала ей медаль.

Брунетти вздохнул и пожал плечами. Он потянулся, чтобы выключить свет, и понял, что жена все это время держала руку у него на плече.

— Как ты собираешься поступить? — спросила она.

— Я собираюсь лечь спать, — честно ответил Брунетти.

— А утром? — уточнила Паола, щелкнув выключателем.

— Утром пойду и поговорю с Паттой.

— И что ты ему скажешь?

Брунетти повернулся на правый бок, хоть из-за этого он и лишился руки Паолы на своем плече. Приподнявшись на локте, он взбил подушку и вытянулся в постели. Брунетти лег так, чтобы левой рукой дотянуться до ладони Паолы, которую сжал в своей.

— Я не знаю.

— Правда не знаешь?

— Правда, — ответил Брунетти, и вскоре они заснули.

Газетчики, словно бульдоги, мертвой хваткой вцепились в эту историю и отказывались писать о чем-то другом. Еще бы, ведь именно таких скандалов жаждет публика: богатеньких поймали на горячем; молодая жена изменила мужу-старику; насилие, секс, смерть! По пути в квестуру Брунетти вновь наткнулся на фотографию Франки Маринелло в юности; строго говоря, фотография была вовсе не одна. Брунетти недоумевал, как газетчикам удалось так быстро раскопать такое множество ее снимков? Может, однокурсники из университета ими приторговывали? Или родственники? Друзья? Добравшись до своего кабинета, Брунетти погрузился в чтение газет — интересно было посмотреть, под каким соусом они преподнесли историю читателям.

Помимо многословных описаний, статьи изобиловали фотографиями, запечатлевшими Франку на разнообразных светских мероприятиях последних лет. Журналисты выдвигали уйму гипотез, тщившихся объяснить, зачем симпатичная молодая девушка сотворила над собой подобное безобразие. Хорошо хоть, они не использовали выражений вроде «внешность, дарованная Богом», предпочитая скорбеть о ее утраченной «природной красоте». В связи с этим опросили нескольких психологов: один объявил Франку символом общества потребления, заявив, что такие, как она, не способны довольствоваться тем, что имеют; вторая, женщина, публиковавшаяся в журнале «L’Osservatore Romano», назвала ее печальным примером того, через какие страдания женщины, сражаясь за мужское внимание, проходят в попытках вернуть утраченные молодость и красоту. Иногда, с плохо скрываемым ликованием писала психолог, эти попытки оборачиваются провалом. Впрочем, эти несчастные играют свою важную роль, служа живым предостережением против того, к чему может привести погоня за мимолетной физической привлекательностью.