Богомил Райнов - Бразильская мелодия

— Завидую ему, — отвечаю я и закуриваю. — Мне нужны сведения о некоторых ваших знакомых. Точнее, о парнях из «Бразилии».

— Не говорите мне о них! Я их уже забыла, — отвечает Лиза.

— И Моньо тоже?

— Моньо самого первого. Хотя, может, он из всей компании самый совестливый. Но какое безволие, бог мой!

— Не бросил курить, так, что ли?

— Курить? — Она посмотрела презрительно и скрестила руки на груди. — Дело не в табаке, а в его будущем. Не удивлюсь, если он сопьется окончательно.

— Он близок к этому. Но вы только что заметили, что из всей компании Моньо самый порядочный…

— Да, потому что он не развращенный. Филип и Спас не пьют, зато испорчены вконец.

— А Магда?

— Магда тоже испорчена, как и они. Если Филип прикажет ей идти с первым встречным, она пойдет, не задумываясь.

— А вторая? Дора?

— Изображает жертву. Сами влипнут в грязь, а потом строят из себя униженных и оскорбленных…

— Ясно, — киваю я. — А что еще?

— А остальное все то же: шатания, безделье и бесконечные разговоры. Особенно этот, наш философ — Моньо. Обожает тянуть резину: «Жизнь — это бессмыслица…», «Развитие — это движение к самоубийству…» — Лиза произносит эти высокопарные фразы, стараясь подражать Моньо.

«Тогда и кончай жизнь самоубийством, — сказала я ему, — а меня оставь в покое, дурак ты этакий». Точно так ему и сказала. И больше не переступила порог «Бразилии». И должна сообщить, что всю эту компанию забыла начисто.

— Верю вам. И просто сожалею, что заставляю вас снова вспоминать об этих вещах, но другого выхода у меня нет. А что это за история с Асеновым?

— Глупая. Как все их истории. Филипу захотелось выдать Магду за Асенова. «Я, — говорит, — устрою твою жизнь. А когда уедешь в Мюнхен, не забудь пригласить в гости…»

— Прямо так и говорил?

— Нет, прямо так не говорил, но это подразумевалось. Филип не из тех, кто объясняется прямо в лоб, открыто.

— А потом?

— Вот что потом, не знаю. Как раз тогда я и поругалась с Моньо, и больше ноги моей не было в «Бразилии».

— И правильно сделали. Хотя кофе там превосходный.

— А я—то какова! Даже кофе не предложу! — восклицает Лиза, она, вероятно, принимает мои слова за намек.

— Нет, спасибо. Если разрешите, я пойду.

Хозяйка провожает меня к выходу. Миловидная женщина, с прирожденным даром хозяйки, матери и домашнего командира. Странно, как она могла попасть в эту компанию бездельников. Скорее всего, в поисках мужа.

— Зайдете еще? — осторожно спрашивает Лиза.

— Не думаю. Зачем?

— Нет, я не против, но сами понимаете, мне бы не хотелось вести такие разговоры при муже.

— Не тревожьтесь. И смотрите, как бы он не закурил снова.

— Ну, уж об этом не беспокойтесь, — самодовольно улыбается Лиза.

Место следующего визита — мансарда. Если я говорю «мансарда», не торопитесь представить себе комнатушку с подслеповатыми окнами и паутиной по углам. Возможно, когда—то этот чердак имел подобный вид. Но это было давным—давно. Теперь передо мной — просторное помещение, с гладко оштукатуренными, покрытыми свежей краской стенами, с натертым до блеска полом и широким окном, со старинной добротной мебелью и веселыми занавесками. Одну стену почти целиком застилает нежная зелень вьющегося растения.

Меня встречает низенький старичок, подвижный и жилистый.

— Славно вы тут устроились, — произношу одну из дежурных фраз, располагаясь в предложенном мне кресле.

Настоящее наслаждение — эти кресла! чувствуешь, как оно поглощает твою усталость, ты расслабляешься, и приходится крепко напрягать свои волевые центры, чтобы побороть дрему. Чудесное сооружение! Такие умели делать только в старину.

— Да, у вас уютненько, — повторяю банальность в новом варианте.

— А что еще остается старому человеку, как не заботиться о своем гнезде, — отвечает Личев, скорее обеспокоенный, чем обрадованный моими похвалами.

Хозяин, похоже, принадлежит к людям, которые, коль ты их похвалишь, сразу считают, что ты непременно собираешься подложить им свинью. Закуриваю. Старичок тут же встает, подает мне пепельницу и щелкает каким—то выключателем. Раздается мягкий звон, и, к моему удивлению, дым от сигареты плывет к стене и исчезает в небольшом отверстии, которое только теперь я замечаю.

— Так можно курить сколько угодно, — поясняет старичок. И добавляет самодовольно: — Собственное изобретение. По принципу пылесоса.

— Здорово придумано! Хотя, на мой взгляд, открытое окно выполняет ту же работу.