Джон Макдональд - Тепло твоих рук

— Здесь мы когда-то жили. — Обернувшись, стала пристально разглядывать тот дом, где их с Кэти держали заложницами. — А этот принадлежал Беллокам. Я так плакала, когда они перебрались в Айронвилл. И Мэри Энн тоже. Она была моей лучшей подругой, единственной девочкой моего возраста, которую я знала.

Она направилась к этому дому, я медленно пошел за ней. Прислонившись к столбу, на котором висела прежде калитка, она стала рассматривать входную дверь.

— Я совершенно не знала его, — задумчиво проронила она.

Я уже было раскрыл рот, как внезапно сообразил, что она имеет в виду Дуайта. Я молчал. Мне говорил Сэм Хессиан, что когда она сможет заговорить о нем, ей это будет на пользу.

— Он был таким же, как и все остальные. Я искала его, приехала сюда, чтобы ему помочь. Так сложно было узнать, где он находится. Меня втащили внутрь, стали кричать на меня. Та женщина меня ударила. Я повернулась к нему, стала плакать — так я была ошарашена, а он на глазах у них ударил меня. Я сказала себе, что таким его сделала тюрьма, но понимала, что это неправда. Никогда он и не менялся. Всегда таким был, и всегда мне удавалось убедить себя, что он не такой, потому что мне нужен был другой — тот, кого не существовало. И вот тот, другой, перестал для меня существовать накануне дня, когда умер Дуайт. Человека, которого убил Лэрри, я знала лишь один день и я не могу его оплакивать. Там на чердаке мы когда-то играли с Мэри Энн. Мы вырезали фигурки женщин из старых рекламных проспектов «Сиэрс Робек», наклеивали их на картонки и устраивали большие чаепития. Однажды на наш чердак забрался Дуайт. И оторвал им всем головки.

Я подошел к ней сзади, положил руку ей на талию. Она инстинктивно отодвинулась — я был отвергнут, словно причинил ей боль.

— Мне хотелось бы подняться на ту гору, Фенн.

— Достаточно хорошо себя чувствуешь?

— Тропинка не слишком крутая. И нам не надо будет спешить.

Дорожка была еле заметна. Свое недовольство нами выказывали белки, встревоженный переполох подняли сойки. Окрестности горы были скрыты от нас, пока мы не добрались до вершины. Большую ее часть занимал огромный округлый серый камень, напоминавший спину какого-то немыслимого ящера. Поселок расстилался прямо под нами. Машина наша смотрелась застрявшим в пыли жуком, спинка которого посверкивала в лучах солнца.

— Здесь попрохладней, — заметил я.

— Всегда так.

Она прошла к другой стороне вершины, к тому месту, где отвалившийся кусок камня создавал подобие кресла. Присев, посмотрела в сторону Брук-сити. Я расположился рядом, чуть пониже, вполоборота к ней. Мне был виден ее спокойный профиль.

— Когда-то я думала, что там, внизу, находится волшебный мир, Фенн. Я вырасту, спущусь туда и сделаюсь роскошной дамой. И стану сама приглашать на чаепития.

— Пожалуйста, продолжай, милая, — произнес я осипшим голосом.

Сверху вниз она немного удивленно взглянула на меня.

— У всех маленьких девочек такие мечты. Мне хотелось быть центром чего-нибудь. Хотела, чтобы во мне ужасно нуждались. Чтобы я могла совершить что-то важное. Конечно, я нужна моим детям. По меньшей мере в этом я могу быть уверена. Я полагала, что нужна и Дуайту, но тут я ошиблась. И я не жалуюсь, дорогой. Попробую пережить это.

Она улыбнулась. Нечто глубоко скрытое внутри меня, лежавшее в самых глубинах, с кошмарной силой стало рваться наружу, заставив меня задыхаться. Уткнувшись лицом ей в юбку, я услышал, как мой голос произнес:

— Помоги мне. Помоги мне. Пожалуйста, помоги мне.

Когда я смог на нее посмотреть, то сквозь слезы в глазах различил, что у нее на лице появилось выражение крайнего удивления. Она сказала:

— Но… ведь по-настоящему тебе никто не нужен. Ты же столь… совершенен, дорогой. Я рада, что по-своему ты меня любишь, но ты никогда не хотел, чтобы сверх того немногого я дала… немного еще. Тебя коробили самые невинные вещи, например, когда я говорила, что люблю тебя. Я привыкла… довольствоваться тем, что у меня есть.

Одно слово ударило меня больнее, чем все остальные.

— Совершенен! — повторил я. — Без тебя я — ничто. Весь мир пронизан холодом. Лишь ты излучаешь теплоту. Все остальное ни черта не стоит. Я просто не могу, не могу…

И тут я ощутил ее руки и ее тепло. Я говорил еще очень долго. Временами, наверное, меня было не понять. По сути дела я никогда прежде не говорил со своей женой. В каком-то смысле я всерьез не говорил вообще ни с одним человеком, не позволяя никому заглядывать ко мне в душу. Никогда не мог себе представить, сколько оборонительных сооружений у меня там было понастроено. Я разрушал их сейчас, одно за другим. Это была жестокая терапия, выматывающая все силы.