Эд Макбейн - Смотри, как они умирают

Он инстинктивно вскинул руки, все еще пытаясь освободиться от табурета, нелепо дрыгая ногами, но получил следующий удар в грудную клетку. Ему показалось, что из него вдруг вышибли весь воздух. Тут же Зип саданул его по шее, а потом удары посыпались один за другим, тяжелый ботинок угодил ему в правый глаз, у него наступил болевой шок, но все же он успел почувствовать тепло своей крови и подумать: неужто он позволит забить себя на полу в этом чертовом кафе? И еще успел услышать крик Луиса: «Что это вы делаете?! Ублюдки! Что вы делаете!» А над всем этим бедламом, или за всем, или вокруг раздался душераздирающий вой полицейской сирены.

Эрнандесу уже доводилось видеть такую квартиру. Он побывал не именно в этой, но в бесконечном множестве ей подобных в домах своего участка. В очень похожей он жил, когда был мальчишкой.

Передняя дверь вела на кухню. На ней стоял обычный замок; первая пластинка с отверстием была привинчена к двери, вторая врезана в пол, если они соединялись металлическим штырем, то открыть дверь было невозможно. В дальнем конце кухни располагалось окно, выходящее во внутренний двор. Пол кухни покрыт узорчатым линолеумом. Он был старый, вытертый у порога, у холодильника и у плиты, но чисто вымытый. Напротив плиты стоял белый лакированный стол, над ним на стене висело изображение молящегося Иисуса. Стены выкрашены в бледно-зеленый цвет, но из-за многолетнего грязного налета и въевшихся пятен они казались намного темнее. Краска на потолке и на стенах в нескольких местах потрескалась с годами и стала отслаиваться. На столе стоял тостер, накрытый куском полиэтилена. Кухня выглядела обшарпанной, но чистой. Он хорошо помнил точно такую же.

В зимние дни мальчишкой он сидел, бывало, на полу около плиты, играя в солдатики на чисто вымытом линолеуме. Его мать каким-то чудесным образом умудрялась готовить, хотя он сидел прямо у нее под ногами. В кухне всегда вкусно пахло ее стряпней, и было так уютно сидеть рядом с теплой плитой, оделяя каждого металлического человечка именем и характером. В доме Эрнандесов на кухне всегда было тепло, тепло от плиты и аппетитного запаха еды, тепло от мягкого маминого голоса, и это тепло пропитывало монологи малыша Фрэнки, адресованные его металлическим солдатикам.

В этот июльский день в кухне Гомесов было прохладно, несмотря на изнуряющую жару. С улицы послышался вой полицейской сирены. Миссис Гомес подошла к окну и закрыла его. Звук исчез.

— Всегда мигалки, — сказала она. — Всегда сирены. Ни дня без этого. — Она покачала головой. — А зимой еще хуже.

— Где мальчик? — спросил Эрнандес.

— В спальне. Фрэнки, пожалуйста, будь с ним помягче. У него серьезные неприятности. Но… он вряд ли осознает это до конца.

— Я постараюсь, — пообещал Эрнандес.

Она повела его через квартиру. В гостиной стояли гарнитур из трех предметов, телевизор, напольная лампа, с потолка свисала люстра с тремя светильниками разных цветов. Когда он был мальчиком, он делал домашние задания в гостиной, растянувшись на полу. В те дни телевизоров не было. По радио, он хорошо помнит, передавали «Таинственный омар», «История ведьмы», «Верховой Рэнфрю» и, конечно, «Тень» по воскресеньям. Он вырос с мыслью, что Лэмент Крэнстон — самое великое имя в мире. Теперь он смеялся, когда кто-нибудь упоминал об этом, но все же, вопреки смеху опытного и искушенного мужчины, это имя все еще затрагивало в нем струнку зависти и заставляло его ощущать благоговение где-то в глубине души. Лэмент Крэнстон — Тень. Воспоминания мальчика: волчий вой, а потом слова: «Вер-р-рхово-о-ой Р-р-рэнфрю», Дик Трейси каждый вечер в… пять?.. или в пять пятнадцать? Молоко на кухонном столе и крекеры, облитые шоколадом, — воспоминания мальчика. И вот теперь почти точно такая же гостиная — с похожими светильниками, в таких же блеклых цветах… только через нее шествовал уже мужчина, а не мальчик. Он прошел в спальню — она оказалась близнецом той, в которой когда-то спал он сам, и теперь, столкнувшись лицом к лицу с шестнадцатилетним мальчишкой, на лице которого явно читались боль и страх, Эрнандес-мужчина вдруг забеспокоился: а куда же ушел Эрнандес-мальчик? И что он растерял на этом длинном пути?

— Это Фрэнки Эрнандес, — сказала миссис Гомес.

— Привет, — воинственно произнес парнишка.

— Твоя мать волнуется за тебя.

— А ей совершенно не о чем волноваться.

— Ну, кажется, у нее другое мнение. Она проделала путь до полицейского участка, потому что она думает по-другому. Как насчет этого, Альфредо?