Йорген Брекке: Царствие благодати

Под кроватью нет никаких чудовищ.

Он старается дышать ровно и вести себя очень-очень тихо. Любой звук может его выдать. Если не шуметь, злой дядя его не найдет, развернется и отправится восвояси. И все будет хорошо? Но пришелец, уходя, заберет маму с собой.

Мальчик видел только руку. Рукав из такой же грубой ткани, как и папин комбинезон. Папа его надевает, когда чинит гоночный велосипед или что-то мастерит.

Космический корабль, который мальчик собирал почти неделю, сломался; детальки валяются на полу. Некоторые из них лежат под кроватью, совсем близко от его укрытия. Проносясь по спальне, он смахнул корабль со стола; стол у него зеленый и пластмассовый, они с папой купили его в «Икее». Мальчик боится, что тот псих внизу услышал шум, когда кирпичики «Лего» посыпались на пол. Игрушечный Люк Скайуокер, о котором он так долго мечтал и которого родители недавно подарили ему на день рождения, валяется у самого его носа и таращит темные пустые глаза.

Все, что он видел, — это рука и монтировка, ударившая маму по голове за правым ухом. Мамина голова откинулась назад, как у тряпичной куклы. Шея у нее была такая тонкая и белая. Круглые капли крови словно повисли в воздухе. Мама беззвучно осела на пол; ему пришлось сделать шаг назад, чтобы она его не придавила. А в дверях стояла темная фигура. Рассмотреть ее получше ему не хватило смелости. Даже непонятно, дядя это или тетя. Но пришелец точно хотел причинить им зло. Одно мгновение — не дольше вдоха — он ощущал желание защитить маму. А потом человек шагнул в дом, и мальчик снова увидел монтировку. На ней осталась кровь. Мамина кровь. Он повернулся и побежал.

«Надо дышать тихо, — думает мальчик, — беззвучно».

Он слышит шаги на лестнице. Тяжелые шаги, как у папы. А может быть, это он и есть? Может быть, он успел домой как раз вовремя, чтобы их спасти? Наверху шаги останавливаются. Он пытается вовсе не дышать. В груди уже свербит. Снова слышны шаги. Теперь они приближаются к нему.

Две ноги на полу. На пути к кровати они наступают на остатки корабля, теперь детали совсем раздавлены.

Под кроватью никаких чудовищ нет. Чудовище стоит у кровати. Оно медленно-медленно опускается на корточки. Мальчик слышит незнакомое дыхание. Затем — голос:

— Я везде.

Рука хватает его за волосы и тащит по полу. Кричать мальчику уже не хочется. В голове — одна мысль: «Сейчас я отправлюсь к маме».

Берген, сентябрь 1528 года

Мало хорошего слышал нищенствующий монах о городе Бергене и еще меньше — о Норвегии, родной своей стране, которую он почти не помнил. Край ненастья и несчастья, говорят про нее. Редкий город заберется так далеко на север. По сравнению с другими здешними поселениями Берген как-никак большой город, и если цирюльник решил осесть именно здесь, значит, у местных мальчишек он нашел то, что искал.

Ког, на котором монах плыл от самого Ростока, был из тех, что раньше служили людям Ганзы [2] Торговый и политический союз северонемецких городов в XIV–XVI вв. ; здесь, в северных широтах, ганзейские коги все еще в ходу. В море они хороши, но все же не могут соперничать с английскими и голландскими торговыми судами. Ког перевозил муку, соль и бочки с пивом, к которым команда во время плавания основательно прикладывалась. В последний день во время шумной попойки на фордеке один моряк свалился за борт и утонул. Настроение у всех сразу испортилось — утопленнику было всего четырнадцать зим от роду, и на судне его любили. Нищенствующий монах так и не понял, за что. Его самого несчастный случай скорее позабавил. Утонувший юнец все плавание горланил по ночам, не давая монаху сомкнуть глаз. Спасибо сильной качке, теперь он приедет в Берген отдохнувшим. Каждому свое. Моряк на то и моряк, чтобы жить разгульно и недолго. Вряд ли кто будет всерьез скучать по утонувшему щенку.

Они вошли в залив, называемый Воген, и команда принялась убирать паруса и определяться с местом, где бросить якорь. Стояла осень, но наверху, в горах, уже заметны были приметы зимы. Монах насчитал над городом семь горных вершин, белеющих снежными шапками. Внизу, в гавани, тихо накрапывал дождь, и каждая капля рисовала на темной глади воды правильную окружность.