Якоб Пальме - Взрывы в Стокгольме

— Ладно,— сказал Леннарт.— Покажем им, по крайней мере, что при этом человек чувствует. Насуем им динамиту прямо в рожу. Может, хоть тогда они проснутся и что-нибудь заметят.

— Уж сколько недель мы водим полицию за нос. Будем продолжать. Надо только быть умнее. Тогда им нас век не поймать.

Петер Сюндман сидел тем временем на вилле в Соллентуне и допрашивал директора бюро Хенрикссона.

— Как вы полагаете, это ваш сын устроил всю серию взрывов?

— Не знаю.

— Почему вы не знаете?

— В субботние дни я обычно уезжаю за город и стреляю ворон. Здесь, в нашей стране, развелось сейчас слишком много ворон. Они только пачкают. Нужен человек, который бы навел тут порядок. Обычно я занимаюсь ими на Ервафельтет, там их всегда великое множество. Если повезет, за день я снимаю их штук двадцать — тридцать. Хотя большей частью приходится ограничиваться всего несколькими штуками.

Петер Сюндман прервал его:

— Какое все это имеет отношение к вашему сыну и ко взрывам?

— Как же я могу знать, чем занимается Леннарт по субботам, если я выезжаю за город стрелять ворон?

— А что вы можете сказать о своем сыне? Что он за человек? Мог он подготовить и провести все те взрывы?

— Я ведь уже сказал, что не знаю, чем он занимается по субботам. Сам я выезжаю за город и стреляю ворон. И понятия не имею, что делает Леннарт. Я занимаюсь своим делом. В свое время я воспитывал Леннарта, старался, чтобы он вырос аккуратным и вежливым и чтобы следил за собой. В школе у него все в порядке. Я учил его уважать все законы и вести себя как полагается.

— Вы не находите, что по своему характеру он немного стеснительный?

— Какое это сейчас имеет отношение к делу? Леннарт совсем не стеснительный. Он помалкивает, когда должен помалкивать. Мы научили его не огрызаться. Он еще молод и неопытен, поэтому вполне естественно, что он помалкивает.

— Комиссар Бенгтссон, он был у вас здесь в пятницу, говорит, что сын ваш, кажется, сам боится того, что может сказать. Что он производит такое впечатление, будто ему хочется удержать те слова, которые он сам произносит.

— Не понимаю, что вы такое говорите. Мы учили Леннарта говорить ясно и отчетливо.

— А каковы ваши взгляды на жизнь?

— Болен наш мир, совсем болен. Болен из-за всей этой неустойчивости, из-за несоблюдения всяких норм, а также из-за безнравственности. Того, кто действительно хочет действовать, кто справедлив и верен своему долгу, того отпихивают в сторону, на самое незаметное место. А на должности высоких начальников сажают всяких жалких трусов, некомпетентных неучей, которые только и умеют, что всем улыбаться, и не желают нести ответственность ни за одно решение, каким бы правильным оно ни являлось. Ничего удивительного, что Швеция катится вниз. Вместо того чтобы поддержать то хорошее, что есть в нашем шведском народе, мы принимаем множество иностранцев, а они только пьянствуют да занимаются контрабандой, ввозят наркотики и вообще всячески стараются подорвать наше общество. Да потом еще власти дают всем иностранцам социальное пособие да оплачивают им бюллетень и вообще оказывают всяческую поддержку, в то время как наши бедные шведы из сил выбиваются, работая за себя и за других.

— А может быть, все наоборот? — спросил Сюндман.— Разве не иностранцам дают самую тяжелую и плохооплачиваемую работу, используя их для того лишь, чтобы шведам жилось еще лучше?

— А, значит, вы тоже из тех улыбающихся социалистов! — сказал Хенрикссон.— Вспомните только, что они зачем-то переименовали наше старое доброе Медицинское управление в Социальное управление. По мне, так называли бы уж сразу Социалистическое.

— А что думает об этом ваш сын?

— Он думает так же, как я!

— Может быть, даже что-нибудь и делает в поддержку ваших слов?

— Да, вот он, наверно, и пытался. С помощью этих самых взрывов. Решил навести в правосудии порядок, раз никто другой не хочет. Хоть как-нибудь досадить этим улыбчивым защитникам иностранцев...

— Так что вы, оказывается, своим сыном гордитесь?

— Не то чтобы им горжусь или не горжусь. Просто меня это не касается.

— Вас не касается то, что сделал ваш сын?

— Да. Ему уже больше пятнадцати лет. К тому же он находится под влиянием дурных товарищей. Нелегко быть родителем и воспитывать, когда все прочие разрушают то доброе, что ты пытаешься заложить в своих детях.

— Вы всегда придерживались подобного мнения о социал-бюрократах и о людях, сочувствующих иностранцам, и всякое такое?