Маурицио Джованни - Боль

Маддалена покраснела.

— Я хотела только защитить своего сына. Я хотела и хочу дать ему жизнь лучше, чем моя.

Ричарди даже на долю секунды не отвел взгляда от ее глаз.

— Рассказывайте дальше.

На секунду стало тихо. Маддалена знала, что комиссар не выпустит добычу из когтей, пока не узнает правду. Она могла только рассказать, как все произошло, и надеяться на огонек доброты, который светился в глубине зеленых и словно стеклянных глаз.

Молодая женщина мысленно вернулась на три дня назад и в сотый раз испытала боль.

— Я пришла к нему в гримерную. Он был уже в гриме, такой странный с лицом паяца. Но не могу сказать, что такой он мне не нравился. Он мне нравился всегда.

Он улыбнулся мне, но улыбка вышла беспокойная. Видно, его мысли витали далеко от меня. Я думала, что это из-за оперы. Великий певец потому великий, что всегда волнуется перед тем, как в очередной раз меряется силами со своим талантом. Я взглянула на него, улыбнулась и все сказала. Вот так, просто: «У нас будет ребенок». Он посмотрел на меня, а в руке продолжал держать пуховку для пудры, похоже, он меня не понял. А потом наморщил лоб и спросил, почему я не была осторожной. Я его не поняла, разве ребенок — не самое прекрасное, что есть в мире? Разве он не счастлив так же, как я? Он сказал, что мне не о чем волноваться, он даст мне деньги. Я не понимала, о чем он говорит. Хочет, чтобы я убила нашего ребенка? Разве он не потерял своего?

Он схватил меня за руку, больно впился ногтями. И крикнул, что не должен был позволять мне говорить о своем сыне. Я напомнила ему про его обещания, он же говорил мне, что мы всегда будем вместе.

Тогда он отпустил мою руку, отступил на шаг и засмеялся. Сначала тихо хмыкнул, как будто подумал о чем-то забавном. А потом смеялся все сильней и наконец захохотал безудержно. Говорил, задыхаясь от смеха:

— Я и ты вместе… такой, как я, и такая, как ты… Представляю вам свою новую жену, мадам Шью-Крою… Мой сын — сын портнихи… — и все смеялся, смеялся так, что согнулся пополам…

…И стоял, согнувшись пополам, на коленях…

…Он как будто сошел с ума, протянул руку вперед, словно указывая мне на дверь, ему было смешно смотреть на меня…

…И вытянул одну руку вперед, словно прогонял кого-то…

…И все смеялся, смеялся так, что у него потекли слезы из глаз. Он плакал от смеха!

…борозды от слез на щеках…

…И все не переставал смеяться! И я вдруг поняла, что мои чувства к нему изменились. Поняла, какой это лживый человек. Услышала, как Микеле пел на сцене. Я слышала его любовь и смех того паяца, который стоял передо мной. И почувствовала в своей крови ненависть, которая отравила меня.

…Я хочу крови, даю волю гневу, ненавистью кончилась моя любовь…

— Тогда моя рука схватила ножницы, которые висели у меня на шее, — мои портновские ножницы. И ударила его ими всего один раз, сильно, в горло. Не знаю, хотела я его убить или нет. Может быть, только хотела, чтобы он прекратил хохотать.

Удар ножницами. Вот чего не хватало, когда я увидел тебя. И удар был нанесен левой рукой, потому что ты левша, как моя Энрика. Значит, в правую сторону шеи паяца, который стоял напротив тебя. В сонную артерию…

— Он действительно перестал смеяться. Схватился рукой за горло, такое драгоценное горло, и хохот сменился чем-то вроде бульканья. Я села на кушетку и сидела так под ручьем его крови. Я хотела видеть, как умирает паяц.

Единственная чистая подушка. Это на ней ты сидела. И смотрела на умирающего паяца. «Я хочу крови…»

…Потом я, словно во сне, открыла дверь, чтобы уйти. В этот момент Микеле уходил со сцены. Комиссар, я не знаю, существует ли Бог. Но все-таки странно, что именно в эту минуту и во время спектакля, когда столько народу проходит к гримерным и от них, меня мог видеть только Микеле — мой Микеле. И он увидел меня. Я стояла там выпучив глаза, сжимала в руке ножницы с оборванным шнуром, и халат на мне был залит кровью Вецци. Он это увидел и втолкнул меня обратно.

Он взглянул на меня и все понял. Вецци все еще хрипел. Тогда Микеле ударил его кулаком в лицо…

Слишком маленький синяк для удара, оставившего трещину, по мнению доктора… у жертвы больше не было крови…

…И велел мне снять запачканный халат. Потом завернул в халат ножницы, разбил зеркало и усадил Вецци в кресло. После этого взял самый острый осколок и глубоко вставил его в рану на шее. Осколок он держал с помощью грязного халата. Я смотрела на это будто из окна. Потом Микеле приказал мне ждать его там, заперев дверь на ключ. Он вынул из шкафа пальто, шарф и сапоги Вецци и надел их. Взял халат и ножницы, спрятал их под пальто и выпрыгнул из окна.