Вадим Пеунов - Без права на помилование

Саня сидел в качалке и думал о чем-то своем. Ивану Ивановичу показалось, что сын не хочет продолжать разговора, и он решил на время сменить тему: пусть Саня поуспокоится...

— Вино-то с кем?..

— Со Славкой. Приехал в отпуск. Только не вино, а пиво.

Славка Сирко — самый близкий и, пожалуй, единственный друг Сани. Закадычный, со второго класса. Славка из породы бузотеристых, нахрапистых. Саня с ним — неразлейвода, если не считать случая, когда мальчишкой «посадил» друга на вилку, словно жареного карася. Они учились в третьем классе. И уж очень обидел тогда Славка — председательский сынок — приемыша участкового милиционера, растрезвонив его тайну: мол, тех, кому поставлен при школе памятник, расстрелял собственноручно родной отец Саньки — фашист и подлюка Григорий Ходан. И Санька на самом деле вовсе не Санька, а Адольф, как Гитлер. Теперь, по прошествии стольких лет, друзья, вспоминая тот случай, лишь улыбаются; кто из мальчишек в таком возрасте не дрался! А тогда... Славкин отец, председатель благодатненского колхоза «Путь к коммунизму» Петр Федорович, основательно выпорол своего сына: «за подлость».

Учился Славка Сирко кое-как. Из класса в класс его переводили скорее из-за уважения к отцу. Благодатнейшую школу все-таки домучил, но учиться дальше не захотел. Петр Федорович, рассердившись, сказал: «И черт с тобой, с безмозглым». Мать обратилась к Ивану Ивановичу, который в то время был начальником угрозыска районного отделения милиции, и тот помог парню поступить в ремесленное железнодорожное училище. Славка избегал книг и тетрадей, как черт ладана. Он ушел из училища через год, определился учеником слесаря в железнодорожные ремонтные мастерские, там и проработал до армии. Впрочем, переход «на самостоятельные хлеба» был связан с женитьбой.

Себя он нашел в армии, оставшись на сверхсрочную. Оружейный мастер, начальство им довольно: прапорщику Сирко — благодарность, прапорщику Сирко — внеочередной отпуск за отличное выполнение задания командования. Вот так и раскрываются таланты.

Но для Ивана Ивановича на всю жизнь осталось загадкой, что в этом бесшабашном парне привлекало Саню, человека серьезного, вдумчивого? Правда, Славка был заводилой, веселый, душа любой компании. Он знал массу песен. Природа наградила его красивым, сочным баритоном, возможно, ему следовало бы поступать в консерваторию, но лень-матушка перекрыла дорогу таланту: видать, «чужой» достался, коль так безалаберно с ним обошелся.

Словом, приехал друг. А когда прапорщик Станислав Сирко появлялся в Донецке, аспирант Александр Орач забрасывал все свои дела. На сей раз приезд Славки имел самое непосредственное отношение к встрече Сани с Григорием Ходином.

— Днем жара допекала, — начал Саня. — И решили мы освежиться пивком: подались в «Дубок». Славка убеждал меня, что там пиво подают по специальным трубам прямо с завода... Стоим за столиком, наслаждаемся напитком, о всякой всячине болтаем. Чувствую, мне как-то не по себе; все обернуться хочется, будто за спиной — глухой лес... Не выдержал, обернулся. Смотрит на меня крепенький мужик, я бы даже сказал, дедок. Бородатый... Глаза — сверла, так и буравят...

Славка кружку прикончил и вышел на минутку... Глазастый подходит ко мне. «Слышал, ты с Карпова Хутора?» А мне от его взгляда — не по себе. Народу — не продохнешь, но у меня такое ощущение, будто встретились мы с этим глазастым на пустынной ночной улице... Отвечаю: «Допустим, что из Карпова Хутора!» Он еще вопрос: «А ты, случаем, не знавал старого мастера Филиппа Авдеича?» Говорю: «А вы его знали?» — «Пару раз довелось повидать». Тут вернулся Славка, и бородач отошел прочь...

Как тут быть? Признать: «Да, это был твой, родненький...» Или все подвергнуть сомнению? Дескать, какой-то захожий, бывал раньше в Карповом Хуторе... Из городских... Может, командировочный. К примеру, заготовитель кожсырья или мяса...

Но отцовское чувство подсказало Ивану Ивановичу, что сейчас шутки неуместны.

Из картотеки памяти возник другой «бородач» — Папа Юля. Конечно, в наше время бородатыми можно заселить все планеты из созвездия Волосы Вероники. И все же...

— Каков он? — осторожно начал выспрашивать Иван Иванович.

— Глазастый... Уставится — и хмурится при этом. Бороду, наверно, подкрашивает, такая уж она у него приятно-рыжая.

— Нос?

— Нос как нос. Не обратил внимания.

— В чем одет?

— Полосатая безрукавка навыпуск. Волосатая грудь, как у гориллы. И руки по-обезьяньи длинные.