Елена Глебова - Цыган

Распалённое сентябрьское небо ещё дышало жарким летом. Птицы беззаботно парили высоко над землёй, говорливые пчёлы с гулом и привычным ворчанием собирали мёд, стрекозы даже не думали готовиться к надвигающейся осени, отплясывая в воздухе вальсы Шуберта, жуки и муравьи с важным видом переползали пыльную разбитую конскими копытами дорогу, по одну сторону которой стояли добротные деревенские домишки, а по другую росли вишнёвые деревья и дикий кустарник. Лазоревое недосягаемое небо тонуло в лёгкой дымке полупрозрачных облаков. Было душно. Лютава повязала платок на голову, как это делали все деревенские девчата, в последний раз окинула себя удовлетворённым взглядом в зеркале, и, подобрав длинный заплетающийся подол василькового холщового сарафана, выскользнула из дома. Деревня жила обычной воскресной жизнью: где-то кудахтали куры, уныло мычал скот, угоняемый мальчишками на пастбища, скрипели телеги по дороге, ведущей в губернский городишко Спасск-на-Студенце. И вся эта привычная воскресная деревенская жизнь сопровождалась неугомонным лаем собак.

Нарядно одетый простой люд медленно тянулся в церковь на воскресную литургию. Вот и Лютава в одном из лучших своих нарядах с ниткой деревянных расписных бус тоже поспешала по пыльной дороге в храм. Идти было не далеко – версты две, не больше, и вот уже ноги сами несли к святой обители. Желание помолиться, высказать всё, что было на душе, поплакать перед образами, попросить, как это водится, жданного, да и себя, красивую, показать. А хочется ещё и на людей посмотреть – где, как не в церкви, собирается весь люд честной. Среди тяжёлых рабочих будней одно воскресение дарило те несколько часов отдыха и душе, и телу, и люди ждали его, и готовились к этому воскресному походу в храм. Всё самое лучшее – и всё сразу. Лютава с лёгкостью шагала в лаптях-липовиках, за последние три года жизни она уже свыклась и с крестьянской простой одеждой, и с незамысловатой грубой обувью и с нуждой, а было Лютаве всего семнадцать лет отроду. Незаконнорожденное дитя при купеческом дворе имело грустную, как правило, судьбу. Отец Лютавы, происходивший из знатного обедневшего дворянского рода Любенов, по настоянию родителей женился на дочери очень богатого купца, что имел свой постоялый двор в Энгельсе, в Саратове и многих других приволжских городах. На деньги тестя молодой Дирк Любен, талантливый финансист, закончивший один из лучших университетов в Дрездене, тотчас основал и возглавил крупнейший банк. Молодой импозантный Любен достиг предела своих мечтаний, его семья перестала считать копейки, а мать Любена больше не подметала со стола хлебные крошки, чтобы настоять на них квас. Лёгкая коляска, запряжённая парой отличных гнедых лошадей Орловской породы, каждый день ждала Дирка Любена подле крыльца его дома, чтобы отвезти на биржу молодого финансиста. Дирк работал ежедневно с утра до позднего вечера не покладая рук, с каждым месяцем всё увеличивая и увеличивая своё состояние. Тесть Дирка, длиннобородый кряжистый Микула Кулак, был очень доволен своим зятем, грубоватый, неотёсанный и порой довольно хамовитый, он уважал деньги и тех, кто умеет их приумножать. Дочь Микулы, такая же носатая (звали её за глаза «нос на карачках»), полнотелая, круглолицая Афанасия, была крайне похожа на папеньку, отчего Микула не чаял души в своём чадушке. Круглая со всех сторон, с ровным купеческим пробором, ещё сильнее подчёркивающим низкий лоб, круглощёкая с маленькими смеющимися мышиными глазками, Афонюшка была полной противоположностью молодому Дирку. Но к длиннокосой пышной Афонюшке прилагалось такое приданое, что все слёзные протесты Дирка утонули в доводах его отца: стерпится – слюбится, надо зарабатывать, чтоб жить достойно, а одной любовью сыт не будешь. А чтобы по-настоящему зарабатывать – нужно работать на себя, а не на кого-то, одним словом, нужен капитал – было бы, с чего начать. И Дирк венчался с Афонюшкой в Свято-Троицком кафедральном соборе маленького городка Энгельса. Глазами мудрого, прожившего жизнь старика молча и печально взирал священник на молодых. Он ничего не сказал и не спросил лишнего, лишь грустным взглядом проводил брачующихся после венчания вон из храма.