Елена Глебова - Цыган

– А, чё ж так-то? Без мужа?

На что Ирма ещё ниже опустила голову и тихо произнесла:

– Так кто возьмёт нищую и безродную? А ребёночка тоже хочется, да и время пришло.

– И то верно, – смягчившись, произнесла Афоня, – не буду тебя выгонять, останешься при нас, родишь и вырастишь вместе с моим сыном. И легче тебе, да, и нам будет.

Ирма, узкая в кости, истекая кровью, умерла в тяжёлых мучениях, оставив миру маленького кричащего младенца – щупленькую девочку, названную Лютавой. Душераздирающему горю Дирка не было конца. Он всячески старался скрыть от жены своё состояние. Ирму похоронили на кладбище вместе с родственниками купеческой семьи. Афоня вначале хотела отдать ребёнка в семью Ирмы. Но у Ирмы была незрячая мать-инвалид и отец, который еле-еле передвигался по дому. Им было бы в тягость растить грудного ребёнка. И Афоня оставила малышку в своей семье. Дирк, к удивлению Афони, полностью поддержал это решение жены. Его душу, раздираемую болью от утраты любимой женщины, переполняло чувство благодарности, что хотя бы их с Ирмой ребёнок, будет расти у него на глазах. Дирк привёз Афоне очень дорогой янтарный гарнитур в золоте. Молодая купчиха с интересом взглянула на безмерно дорогие массивные серьги и перстни, деловито примерила крупные янтарные бусы и была тронута таким редким в её адрес вниманием мужа. В тот момент она не поняла, за что Дирк, переполненный болью и благодарностью одновременно, безо всяких на то причин так щедро одарил её.

Крохотная Лютава росла день ото дня, радуя Дирка своими маленькими успехами. Дирк втихаря щедро помогал деньгами родителям Ирмы. Смотритель кладбища каждые три месяца получал от Дирка персональное вознаграждение за то, чтобы могила Ирмы всегда была убрана цветами и вычищена от снега в зимние холода. Мраморная плакальщица – плачущий скорбящий ангел с крыльями – украшала последнее пристанище красавицы Ирмы. Дирк нанял лучшего мастера по резьбе по камню, и тот сделал для Ирмы мраморное надгробие, сравнимое с теми, что делали только для самых знатных и богатых жителей губернии. Тогда Афоня впервые задумалась. Неясные мысли поселились в её голове, а когда Лютава стала подрастать и всё больше начала походить на отца, тут смутные догадки Афони нашли своё подтверждение – чей же ребёночек бегает по её дому, и почему Дирк так трепетно относится к приёмной девочке.

Жизнь сыграла с Лютавой злую шутку: как и все незаконнорожденные дети, она была, как две капли воды, похожа на Дирка. И если маленький возраст как-то сглаживал общие черты, то со взрослением пугающая схожесть просто бросалась в глаза и домашним, и всем гостям в доме Любенов. Микула скрежетал зубами, Афоня готова была сжить ребёночка со свету, и в одно прекрасное утро Лютава исчезла из купеческого дома.

Дирк вынужден был рассказать девочке о её происхождении, обнял, расцеловал её всю, как все эти долгие мучительные годы исподволь мечтал, и тайно ночью отправил прочь со двора вместе с дядькой Прохором, дав ему сопроводительные документы и толстую пачку купюр. Было Лютаве на тот момент всего тринадцать лет.

Скандал был исчерпан. Афоня сделала вид, что простила мужу его слабость, но не забыла. Под сердцем она носила уже второго своего ребёнка, и страшно было гневить Бога и сводить счёты с сиротой, будучи на сносях. Микула долго ещё хмуро косился на зятя, а потом махнул рукой – дело житейское. Да и мужики успокаивали: с кем, дескать, не бывает, да и стоит ли о былом вспоминать.

Лютава с дядькой Прохором уехали в маленькую деревушку неподалёку от Пензы и Саратова. Прохор подобрал им с Лютавой добротный домик на окраине деревни, обзавёлся скотиной, развёл курей, накупил со временем всякой домашней рухляди, и стала Лютава расти, как обычная деревенская девочка. Прохор каждые две недели сочинял письма и отправлял их Дирку на адрес банка. Дирк время от времени снабжал деньгами Прохора через разных доверенных лиц, отписывал наставления, но сам не появлялся в этой забытой Богом деревушке. Вся деревня дивилась на то, как жили Прохор с Лютавой, сколько тратили на деревенских ярмарках, сколько сплетен разных и домыслов кружилось за их спиной. Лютава подрастала, скучала по прежней жизни в одном доме с отцом, но назад пути не было. Сколько ни писал Прохор, ни просил Дирка приехать к ним повидать дочь – Дирк ни разу не появился на их пороге. И случилось так, что перестали приходить деньги от Дирка. Лютава плакала втихаря в подушку, боялась, что папенька разлюбил её, а, может, и того хуже – жив ли вообще на этом свете. Прохор хотел было уже ехать в Энгельс разведать, что да как с Дирком, весточку ему от Лютавы передать, да внезапно слёг. Был у Прохора запас в сундуке – не прикосновенные несколько весьма дорогостоящих купюр «про чёрный день». Вот на них и жила дальше Лютава. А исполнилось ей к тому времени только-только семнадцать годков.