Олег Сухамера - Дети грядущей ночи

– Что, Мишка, опять зассал? Эх, сын… – открывая толстый рот, пробулькала рыбина и, не дождавшись ответа, махнула хвостом и начала величественно удаляться, растворяясь в зеленоватой подводной мгле.

И разрывался Мишка, не зная, то ли плыть вниз за рыбой-батей, то ли рваться наверх, за глотком воздуха. В голове засверкали звездочки, которые складывались в квадраты, закручивались спиралью, по которой его уносило все дальше и дальше, в спасительное царство беспамятства.

… – Пей, пей, сынок… Гляди, Сереж, жар у малого вроде ушел. Лучше ему, слава Богу. Мишаня, мальчик мой, как же так… Грешно, но думала, что Иван и тебя за собой приберет, любимку своего.

Выразительные глаза Софьи повлажнели, прямо на нос Мишке упало пару холодных капель. Мальчик поморщился, оглянулся вокруг. Лежал он в широкой родительской постели, рядом на табуретке – куча пузырьков и пузыречков. Судя по довольным лицам Сереги и Стася, случилось что-то неожиданное и хорошее. Мишка улыбнулся. Братья сразу же захохотали в голос и даже обнялись от избытка чувств – дело невиданное, – всегда ведь только тумкали и штурхали друг дружку, а тут…

– Батю, батю не догнал, – хотел рассказать страшный сон Мишка, но голос его чуть был слышен. Мать заплакала, прижала исхудавшего за болезнь сына к крепкой округлой груди, зашептала щекотно прямо в ухо:

– И молодец, что не догнал. Две недели уж как на погосте кормилец наш. Не смей мне больше. Слышишь? Не смей. Ты тут нужен. Мне! Понял?!

– Понял.

– Не боись, мать. Мы Маруты. Нам любая болячка, что у ксендза – заначка, вроде есть, а никто ее не видел, – влез Стась и покраснел, стесняясь собственной неожиданной многословности.

– Маруты… точно. Маруты – батькина порода, – на красивом даже по шляхетским меркам лице Софьи мелькнула полуулыбка, которая могла означать все что угодно – от презрения до восхищения. Но сейчас чувствовалось, что она гордится этой прилипшей намертво кличке, протянутой семьей Вашкевичей через века.

… Марутой за спиной звали и Ивана, и его отца Петра, и деда Климента. Мишка не знал, откуда такая вроде б обидная погремуха взялась, и даже пытался бороться, доказывая всем, что он никакая он не Марута, а Мишка Вашкевич. До тех пор, пока покойная баба Клава не рассказала, откуда пошло прозвище.

– Вот ты злишься, щанюк, что тебе Марутой кликають. А ты гордись! Марута – то прапрапрабабка моя, царствие ей небесное, она нашему роду корень дала. Красавица была глаз не отвесть, к ей и богатеи сваталися, да. Сам пан Сапега, бають, к ней сватов засылал! Да только не по сердцу они ей были все. Мы, Вашкевичи, коли любим, так всей душой и телом, коли не до спадобы нам, то хоть четвертуй нас, не буде по-ихнему. Характер у нас такой. И плохое от этого имеем, и хорошее. Так вот. По душе ей только Витольд пришелся, это ж парапрапрадед мой. Ох и рыбак был, не нашим окуркам чета! Все мелушки знал, как своих десять пальцев. Когда какая рыба на жор идет, в якой год на якое место, куды по зиме сеть метнуть, чтоб от лещей рвалась, где в якой ручей угорь по весне пойдеть, чтоб бучами перекрыть, что щуке после нереста до сподобы… Да. Умный был, под стать нашей Маруте. Что ж тут удивительного, выбрали друг дружку да и обвенчалися.

Двадцать пять лет душа в душу отжили, восьмерых деток нажили. Жили ладно, что завидовали все: не бывает, чтоб так дружно люди жили, а им удавалося. Умныя люди. Таких нонеча не делають. В той год, лет триста назад, али усе пятьсот? Врать не буду, не знаю я, война большая была, билися шляхтичи наши с русскими князьями с Полацака.

– Э, бабка, как так с русскими? Русские вроде б как наши?

– А ты не перебивай, щанюк! Это в гэтым часе они вроде б как свойския нам люди. Не всегда так было… Слухай лучше, Марута. Билися-билися и уперлися в реку нашу, Храбровку.

– Какую реку? Ручей меж озер! И горазда ты врать, бабуля!

– То ныне так, по тым часе река то была, и королю наступать надо, а моста нету. Тогда Витольд и вызвался, покажу, говорит, вам брод, где надо бревен подстелим, не утопне твое войско, пан король, иди воюй, только местность нашу не разоряй. На том порешили.

Все сладил родич наш, как обещал. Переправу организовал, да так ловко, что король литовский все войско свое прямо в тыл неприятелю и провел. Сеча была большая. Победили оне тогда в битве, ушли с победой. На радостях король нам, Вашкевичам, потомственное шляхетство дал и герб, на яком мост-подкова (на счастье, значить), и меч – воинская слава и доблесть. А на сем месте город заложил, который и доныне Перебродье называется.