Олег Измеров - Дети Империи

На тему альтернативной истории сегодня только ленивый не пишет.

И правильно. Приятно отправить современного главного героя в прошлое, где он, разумеется, самый умный и все ему заранее ведомо. Потому что все мы историю узнали из учебников, а в них, как сказал с экрана Тихонов, историю показывают так, будто в ней орудовала банда двоечников. Вот и представляется герою возможность эти ошибки исправить – например, Великую Отечественную на пару лет раньше выиграть или не допустить развала Союза, а то и – чего мелочиться-то? – освободить Индию от британского ига. Или же наоборот: закинет судьба современных героев, таких крутых и продвинутых, в прошлое, а там и выясняется, что на самом деле они гроша ломаного не стоят. И герои, пройдя в прошлом через испытания, возвращаются в наше гламурное настоящее другими людьми. И даже совесть имеют, столь необходимую в современном бизнесе.

Так что пора на все это смотреть с иронией. Вот автор и решил – просто взять обычного человека, рядового россиянина, который пережил волюнтаризм, застой, перестройку, либерализацию, приватизацию и стабилизацию и, стало быть, морально подготовлен к смене эпохи, отправить его на полвека назад и посмотреть, что он там увидит и как будет выкарабкиваться.

Автор сразу предупреждает, что в прошлом не все пойдет так, как ожидают читатели. А что делать? От Гайдара тоже все ждали одного, а получилось… Но это уже оффтопик, то бишь об этом надо говорить в другое время и в другом месте.

Нетерпеливый читатель сразу спросит: будут ли в жизни главного героя романы с красивыми женщинами, криминал, спецслужбы наши и не наши, Сталин, Берия, Гитлер, выстрелы и погони? Обязательно! Без этого сегодня никто ничего читать не станет. Но не каждый день. Потому что если в жизни нашего обыкновенного россиянина каждый день будут новые романы с красивыми женщинами, криминал, спецслужбы наши и не наши, Сталин, Берия, Гитлер, выстрелы и погони, то он не доживет до конца повествования.

Ну что, поехали?

До рассвета было еще далеко. Виктор Сергеевич, или, как он чаще всего представлялся знакомым по еще не отброшенной привычке, просто Виктор, не спеша шел по улице 3-го Интернационала, где изредка проносились машины, разбрасывая резиной налетевшую за ночь снеговую кашу. Муть цвета воды, подкрашенной молоком, колыхалась в свете фонарей и рекламы. Ветер гнал низкие тучи в сторону Радицы.

«Ну и февраль», – подумал Виктор. Погода напоминала ему скорее о декабре или марте. Когда он видел такую мягкую середину зимы? В шестьдесят девятом? Или в восьмидесятых?

На торговом центре Тимошковых горела рекламная панель, поражая внимание своей бессмысленностью в это раннее время. Ролик сменился заставкой – часами, и Виктор прибавил шагу: он спешил занять очередь в кассы предварительной продажи.

На площади автостанции продувало, и ветер превращал влагу, налипшую на железных ступенях пешеходного мостика, в тонкую корочку льда. «Лестница в небо, – мелькнуло у него в голове, и через секунду: – Хорошо, что нищих нет в такую рань». Держась за перила – под варежками от стальных уголков тоже поползла хрупкая застывшая пленка, – он осторожно начал подыматься туда, где сквозь подсвеченный городским заревом рваный тюль облаков пробивались утренние звезды. Со стороны бараков, что еще до революции тянулись здесь вдоль путей, ветер принес легкий, знакомый с детства запах угольного дыма.

Виктор пропустил узкую боковую лестницу на вторую платформу – хотя здесь путь до входа в вокзал был короче, идти понизу, где ждал осклизлый переход через пути, не хотелось. Он осторожно проследовал дальше и спустился по основной лестнице, широкой и заворачивающей к зданию вокзала буквой «Г», прошагал мимо высоких окон с византийскими арками наверху, зашел за угол и, толкнув дверь, очутился в большом зале с двумя рядами квадратных колонн – послевоенный архитектор тяготел к классике. Освещение показалось Виктору тускловатым. «Экономят», – подумал он и практически машинально двинулся к кассе предварительных продаж, припоминая на ходу дату и номер поезда.

У кассы неожиданно для Виктора никого не оказалось – он даже подумал, не перепутал ли время, – окошки были наглухо занавешены желтоватой шторой, за которой, судя по всему, света не было.