Василь Абзи - Быль да небыль. Носок и чулок – не пара

А снова наткнувшись на эту мысль, он ещё раз наполнил рюмку:,Убил бы гадину такую, так подло поступившую с ним’’.

Но обуреваемый этим желанием, он тут же натыкался на другое. Отчего и злила эта двойственность:,Он и убить её готов, и стоять перед ней на коленях’’.

Пустота. Это ещё одно слово, что в эти дни познакомилось с ним. Ни одиночество, ни скука без общения, а именно пустота, что давит и гнетёт своим нежеланием жить. А ведь ещё сорок дней назад, его жизнь бурлила и шумела. Он молодой, он интересный, ему всего лишь тридцать четыре, и он директор ресторана. И пусть он влился в этот бизнес благодаря жене, он этой благодарности ни за что не признал бы.

,Ещё не хватало. Наоборот, пусть радуются. Он большего достоин, он сам добьётся многого. И он вовсе не собирается лебезить перед его назначившим. Да! Брат жены. Но не целовать же ему руки, за то, что он такой крутой и оборотистый. И жена пусть тоже радуется, что ей достался такой красавец. А потому и дочку ему родила. что состариться с ним хотела. Женщина старше него на четырнадцать лет. Женщина дважды побывавшая замужем, и отхватившая в итоге мужчину ни разу не женатого. И зря они с ним так. Как с лимитою’’.

И дело было сделано. Назад, действительно, ничего не вернёшь. Жена убита под видом случайной нелепости. Убита из-за любви к другой. Сам, один, он может ещё терпел бы и делал бы вид, что всё его устраивает. Но слишком уж яркой вспышкой пришла к нему, казалось-бы, последняя любовь. И именно сейчас, когда его девчонка бросила его, терялся всякий смысл сделанного. А ведь она сама хотела, чтоб они были вместе. Хотела, но ушла в неизвестном направлении.

Меж тем, за окнами квартиры, заметно сгустились краски вечера. Голубая сочность неба сменилась на темновато-синий. Дневные летние облака, в своих плывущих формах, тоже добавили к своим очертаниям оттенки синего и серого. А солнце, что светило весь день, куда-то просто спряталось. Собравшиеся на горизонте облака заслонили его собою.

Ни дать, ни взять: вечер пейзаж и вечер с самим собою. И ощутив это с новой силой, он не выдержал. Ещё резче и больнее захотелось видеть, или слышать её. А настроившийся добиться своего, он вернулся к стеклянному столику, взял, молчащий мобильный’’ и, включив дисплей, сразу увидел желанное имя: Зарина.

Пошли гудки. В воспоминании-воображении всплыла её щекотящая душу улыбка. За ней уловилось её прильнувшее дыхание, и он даже смог почувствовать, как вновь обнимает её.

И он мчался бы куда угодно, навстречу всем бедам и не бедам, любой каприз исполнил бы и испытания прошёл… но телефон тоскливо отвечал голосом оператора, что абонент отключён. Его реально и подло бросили, как будто ничего и не было. И нажав на красную, чтоб отключиться, он злобно наполнил рюмку:,Только она, красивая и хрустальная, не изменяет ему’’. А эту, с именем Зарина, он убил бы ещё раз, или точнее, сделал бы так, чтоб она умоляюще просила его милостивого прощения. Чтоб на коленях его умоляла, а он был бы к ней непреклонен. Ведь такими вещами не шутят. Она же, как наваждение какое-то, взяла и мягко ворвалась к нему. Он не ухаживал за ней, ни терзал себя преодолением препятствий, ничего подобного и близко не было, потому что она обыкновенно и просто вошла в его мир… и очень даже легко отдалась ему.

,Делай со мной, что хочешь’’, – шептала и признавалась она.

И кажется, что именно эта страстная лёгкость, без ширмы и стеснения, взяла и заглотила его.

Мысли-воспоминания, буйные и требующие, сердце ласкающие и щемящие, закрутились вокруг да около. Мысли сами непонимающие, чего они хотят:,Встать самому на колени, лишь-бы остаться любимым, или поставить на них свои любящие чувства’’.

А дай-бы ему только шанс, вернуться в сорок первый день, от своего Христа Христова, и он-бы клялся перед всеми святыми, что он-бы этого не сделал. Кто же будет убивать не любимую жену(!?), ради другой, тебя бросившей женщины. И даже не брось она его, он этого всего не натворил бы. Бесы управляли им, со всем своим греховным списком. И пусть жена женою, их может-быть по разному много, или одна, но эта женщина, убитая им, была и матерью, их трёхгодовалой дочери. Дочери, которую у него забрали. Вид только сделали, что в другом месте и в другом доме, ей будет более спокойней. Легче будет скрыть, что мама умерла. И он может поверил бы в это, не смог бы не согласиться, если б не последующая за этим новость:,Директором ресторана будет назначен другой человек’’.

А он убеждал себя:,Пусть!''. Дочку увезли:,Ладно’’. Пусть растёт. Обитает в доме брата жены, ей там, действительно, будет лучше. Там у них, с женою, растут свои дети и внуки. Дом у них хороший, денег в достатке, и, как разруливающий свой многогранный бизнес, в котором его рестораны не самое главное, Григорий Львович, конечно же, позаботится об своей племяннице, потому что, отношений не скрывая, любил свою единственную и младшую сестру. И то, что как президент, всей его компании, он отстранил его от должности директора, то это тоже сопроводилось фразой, пусть’’. Он с голоду не сдохнет. Он всё скосил бы под словом, пусть’’, но только не потерю пришедшей к нему любви. Он ушёл бы с нею от всех. Он со временем, так и хотел, но его спокойно и твёрдо бросили. Она ж, как змея, заползла в его душу, а он, как несмышлёныш, слепо пошёл на поводке своих эмоций.