Юлия Панченко - Возмездие (СИ)

Я не поддамся мыслям о горсти снотворного. Потому что помню то отчаянное желание жить и дышать, появившееся, когда на летней поляне, мне ткнулось в грудь холодное дуло.

И я знаю, отчетливо знаю, что пожалею: несясь из окна со скоростью света, не успею моргнуть, но успею передумать: за миг до того, как меня расплющит сто миллионов атмосфер, и голова, как перезревший арбуз расколется вдребезги на заснеженном асфальте.

Когда алкоголь сшибет страх и расширит сосуды, а горячая вода подарит ощущение невесомости, я буду смотреть на глубокие продольные борозды. Буду смотреть и хмельно отмечать, как быстро пульсирующими фонтанчиками вытекает густая, черная венозная кровь — сама жизнь. И успею обругать себя последними словами перед тем, как навеки отключиться, прокляну за то, что струсила, что сдалась.

А когда, запихнув в глотку горсть противных, липнущих к нёбу, таблеток, проснусь через полчаса от дикой, разъедающей пищевод рвоты, то буду плакать горькими, крокодильими слезами и умолять вселенную дать мне еще один шанс: пожить, подышать, последний раз! Буду обещать и клясться, что больше никогда и ни за что не совершу ни единой глупости, только, пожалуйста, пожалуйста, пусть эта желтая пена перестанет литься изо рта! И будет чертовски, чертовски жаль, когда вселенная останется равнодушной. Когда даже самый главный инстинкт — самосохранения, не поможет достать мобильный из заднего кармана, потому что руки уже отнялись, а изо рта хлещет не пена, а какая-то жуткая липкая дрянь. И даже валяйся телефон под носом, и дежурь бригада скорой помощи за углом, все равно толку будет чуть. Потому что мозг умрет и я вместе с ним.

Я знаю всё это, потому что помню, как безгранично, истово, пламенно хочется жить перед самой смертью.

Рассвело.

Небо на востоке озарилось бледно-розовым цветом, окрашивая бледную, не успевшую уйти с небосклона, луну.

— Что случилось? — Третий присел на широкий порог, обнял меня за плечи.

— Все в порядке, — улыбнулась я.

Наверняка кривовато, но, думаю, что вполне уверенно.

— Ты что, мыла полы? — Третий недоуменно округлил глаза, когда наткнулся взглядом на ведро и перчатки.

— Было чертовски грязно, — покрутила носом я.

— Да? Я не заметил.

— В этом весь ты — не замечаешь гадости, даже если она находится у тебя перед носом.

— Порой ты говоришь такие несусветные глупости, — Третий сжал плечи, притянул к себе и поцеловал в висок.

Я на секунду закрыла глаза, а потом встала.

— Будешь кофе?

— Можно, но сначала в душ. Ты со мной?

После того, как я на карачках вылизала весь дом, мне определенно нужно было пойти в ванную.

И я отправилась — с ним.

***

В том, как раздевается мужчина — нет ничего сексуального. Раз, — долой футболка. Два, — он стянул с себя портки вместе с трусами. Три, — он наг и готов к дальнейшему действу. И все же, в этой безыскусной простоте есть что-то, от чего невозможно зажмуриться или отвернуться. По крайней мере, так было со мной, пока раздевался Третий.

Может, причина была в нем самом, потому, что тело его было безупречно: жилисто, упруго, с наличествующими кубиками и прочим добром, что приобретается ценой тренировок и правильного питания. А может быть, я не могла оторвать взгляда, потому что он смотрел на меня с первобытной жадностью: так глядят на то, чем до безумия мечтают обладать.

Я скинула легкий халат, медленно потянулась к застежкам бюстгальтера, услышала, как шумно Третий сглотнул — словно не видел меня обнаженной десятки раз. Будто только одним видом я вызывала у него повышенное слюноотделение — как конфета, что манит яркой оберткой, а потом сладко тает на языке.

Подняла на него глаза, прекратив раздеваться.

Я никогда не умела соблазнять. Да, именно так. Не была способна томно закатывать глаза, облизывать губы или, например, нарочито крутить попой. Искусство соблазнения было для меня недоступно, но не потому что я была неуклюжей медведицей или чопорной ханжой, не чувствующей куража. Отнюдь. Просто внутри имелась некоторая эмоциональная неловкость. Все эти кокетливые взгляды из-под ресниц, зазывные жесты и лишние телодвижения, казались мне со стороны чересчур искусственными, наигранными — уж лучше обойтись и не смешить народ, если не имеешь способности валить мужчин десятками — одним только взмахом ресниц.

Третий, со своим голодом в блестящих глазах, заставлял усомниться — так ли я нелепа, как привыкла думать.

Он протянул руки, обвел пальцами полушария груди, что виднелась из бюстгальтера. От его теплого касания по коже побежали щекотные мурашки.