Артур Грабовски - Юленька

– Буду! – он с вызовом шагнул вперед. – Наливай!

Юлий подсунул Диме свою кружку, после чего забрался с ногами на кровать, так как другой поверхности, куда примостить свой зад в комнате просто не было. Для этого пришлось скинуть кеды, но так как он принял решение, что сбегать не будет, это было скорее провокационным жестом, чем потребностью в комфорте.

Дима наблюдал за ним, не меняясь в лице – все такая же немного насмешливая, но между тем хмурая рожа.

– О чем же ты поговорить хочешь? – выдал тот свое любопытство, когда пауза затянулась.

– А то ты не знаешь! – тут же огрызнулся Юлий. – Я же видел блокнот.

Вслух произнести все свои подозрения было все-таки страшно. А еще – унизительно. Вместе с тем Юлий не хотел, чтобы Дима понял, как его зацепили эти рисунки, будто это давало над ним какую-то власть, хотя это именно Дима попался на чем-то постыдном, преступном даже, а не наоборот.

В голове у Юлия в тот момент была полная каша.

– И че?

В отличие от него самого, Дима не был ни сконфужен, ни возмущен. Он пожал плечами, сделал лицо такое, что кому-то возможно не составило бы труда поверить – ничего предосудительного он не делал.

– Там я, – с нажимом выдал Юлий.

– И че? – повторил Дима.

Он тяжело опустился рядом на кровать, скосил глаза на Юлия, но голову не повернул. Тот не выдержал и пихнул его в плечо.

– Почему там только я?!

Дима перехватил его руку, сжал за запястье – не больно, но ощутимо.

– Ну интересная у тебя рожа, зацепила, – выдал тот, прищурившись. – Хочу – рисую, нельзя, что ли?

Почему-то ответ с «зацепила рожа» как-то разочаровал. Юлий обиженно вырвал у него руку и насупился.

– Похер мне, – буркнул он, – хочешь рисуй, хоть дрочи, если есть нужда!

Он взял свою кружку и сделал большой глоток, тут же поперхнувшись – коньяк был горький, крепкий, раздирающий горло до слез.

Дима помолчал, будто бы обдумывая его слова, при этом лицо его стало таким отрешенно-каменным, что стало еще больше не по себе.

– Допил? – наконец грубо поинтересовался он и, не дожидаясь ответа, отобрал у Юлия кружку. – Иди к себе тогда, моя работа сделана.

Снова стало обидно, а самое главное – Юлий вообще не нашелся, что сказать на это. Он взвился с места как ужаленный и выскочил в коридор, хлопнув дверью. Уже у своей комнаты он застыдился – сбежал все-таки, а ведь так хотел выглядеть крутым. Впрочем, если быть честным, Дима сам его выгнал.

В голове немного шумело от коньяка.

«Может, стоило просто извиниться?» – думал Юлий, пялясь на прилаженную назад форточку, пока наконец не уснул.

Снились ему чужие рисунки, что смотрели на него с рекламных щитов, газет, графити. Снился он сам – одинокий в черном и пустом коридоре.

***

На следующий день вернулся Витя, жизнь снова вошла в свою колею. Юлий не стал рассказывать ему о своих открытиях, сохранив чужой секрет. С виду все было как прежде. Но только не для Юлия. Тот день стал поворотным в его студенческой жизни, и забыть произошедшее, как и отменить его, он уже не мог.

Теперь слежка за Димой из безобидной в общем-то игры превратилась в параноидальную зависимость. Всякий раз выходя из комнаты, Юлий опасливо озирался. Он еще больше боялся быть обнаруженным и в тоже время, наоборот, хотел этого. Часто по дороге в университет он представлял себе, что случится, если они с Димой снова столкнутся. Будет ли это неловко? Случится ли разговор? Или оба сделают вид, что ничего не было? И как вести себя? Кивнуть? Пройти мимо?

По своему обыкновению, Юлий не знал, чего хотел больше, – замять эту историю или все-таки докопаться до правды. Мысли о блокноте не отпускали. Стоило только вспомнить эти рисунки, Юлий чуть ли не заливался краской. Было в этом что-то запретное, извращенное, но и опасное, конечно, тоже. Стоило, наверное, заявить о своей находке куда-то, но, когда однажды он представил себе, как идет в милицию и там рассказывает про мужика с его портретами, это желание тут же отпало. Меньше всего хотелось выглядеть посмешищем еще и в глазах людей закона.

Все эти нервные мысли изрядно портили Юлию жизнь. Он плохо спал, стал раздражительнее, много курил и все больше злился. В этот период Дима стал объектом почти что его ненависти – впервые кто-то занимал мысли Юлия, где раньше был только он сам.

Однако Дима больше ему не попадался, и это злило еще больше. «Скрывается, потому что стыдно», – самодовольно улыбался Юлий, сам понимая, что это определение точно не подходит Диме. Чего-чего, а стыда тот явно не испытывал – даже в тот момент, когда понял, что его грязный секретик раскрыли. Если бы Юлия застукали за чем-то подобным, он бы удавился, а Диме, похоже, было совершенно нормально выглядеть в чужих глазах каким-то извращенцем. Будто за ним стояла такая сила, какую неспособны пробить никакие сплетни и мнения других людей. Юлий так не умел.