Генрих Оккервиль - Нелепая и смешная жизнь капитана К. Офицера без имени

Но для начала я сдаю свою начресельную тряпку. Тряпочку. На часах десять утра с хвостиком и все еще впереди.

«Бери, говорю, милейший Алексей Петрович, сберегай эту скромную и худую тряпицу как зеницу ока и сохрани ее аккуратно прямо до вечера. Вечером я ее у тебя, бог даст, и обратно возьму». Швейцар хмыкает в густую бороду. Тряпочка куплена в английском магазине и ей цены нет. «Ты представляешь, Алексей Петрович, я за эту тряпку две деревни всяким негодяям продал по 299 душ каждая». Швейцар опять хмыкает. В нем зарождается протест. Ему не очень хочется брать в руки начресельную повязку, потому что где только она не побывала, ну да а что поделаешь. Он сворачивает ее, словно лепешку, и убирает ее в особый шкафчик. Свернутая в рулон, она смотрится даже аппетитно. У швейцара бегут по длинной бороде белые веселые слюньки. Достигая кончика бороды, они замирают, а потом срываются вниз и капают на пол. Вокруг сапог Алексей Петровича натекла уже довольно приличная лужа. Говорю ему: «Алексей Петрович, вот что, достань-ка ты ее из шкафчика и тщательно прогладь ее». Швейцар говорит «Даже не сомневайтесь, Вячеслав Самсонович». Он вытирает бороду. Смотрит на шкафчик. Я в департаменте на слишком хорошем счету, чтобы со мною понапрасну спорить. Швейцар прекрасно знает это. Он читает мою речь по губам, потому что немного глуховат, ну а я его и так понимаю.

Я невероятно талантлив.

«Знали б вы, Вячеслав Самсонович, как безгранично широка и обильна держава наша».

«Знаю, Алексей Петрович, знаю».

«Печалей разнообразных тут тоже, Вячеслав Самсонович, хватает на нашей территории».

«И это, говорю, знаю. Я вообще все знаю».

Швейцар плачет. Слезы бегут по его длинной бороде.

Словно крохотные мыши.

Хочу сказать ему: «Бросай тут все, Алексей Петрович, и бежим со мною в Персию».

Завтра же утром.

В задницу департамент.

Но я молчу.

Я стою стоймя перед деревянной конторкой и думаю с чего бы тут начать. Тусклый уличный свет так и лезет в окошко. При помощи пера и чернил я прочерчиваю и прокладываю морские и небесные линии для больших кораблей и внеземных светил. Они не должны пересекаться. «Вот тут, думаю, пройдет броненосец «Турухтан». Тут встанет на якорь канонерская лодка «Апраксин двор». А вот тут в три часа ночи, цепляя и надламывая корабельные мачты, промчится Большая медведица. Тут Малая… Вот так… Ну и пусть себе летит… Если их линии пересекутся… Ну лучше и не думать об этом. Все будет хорошо.

Барышни, пришедшие в департамент испросить милостей, не могут оторвать от моего трудолюбивого тела шаловливых и молодых глаз. Они говорят: «вот дурак-то». Это почему это я дурак. Они хихикают и тычут в меня острыми карандашами. Мои руки вследствие этого дрожат и небесные линии вопреки моему желанию некстати пересекаются.

Это не к добру.

Я говорю «пошли прочь прохиндейки» они еще больше хихикают и хохочут и еще больнее тыркают в мое тело цветными карандашами. Они говорят «расскажи нам про любовь, Вячеслав Самсонович!» Ишь чего захотели.

Мои руки и ноги сплошь все в разноцветных точках, как будто бы я заболел оспой ну или еще какой-нибудь малоприличной и малоприятной болезнью, о которой и барышням лишний раз не расскажешь.

Фельшер кукушкин будет мне делать прививки и я околею. Смейтесь, смейтесь.

Я говорю «я, барышни, например люблю свою набедренную повязку. Мы с ней как муж и жена. Она сейчас внизу в шкафчике у швейцара. Висит. Она там. Я купил ее три года тому назад в английском магазине на Большой Морской за весьма приличную и кругленькую сумму».

А они еще громче хохотать.

«Дурак ты Вячеслав Самсонович!»

Я говорю «с меня хватит». Они еще больнее тычут. «Висит, висит!» Мне пора в Персию. Где там моя подруга нательная повязка.

Вдруг на улице холодно?

Как я без нее пойду.

Девки кричат «возьми нас с собою в Персию, Вячеслав Самсонович!»

Да пошли вы нафиг.

Швейцар говорит мне: «Вы как хотите, Вячеслав Самсонович, но ваша набедренная повязка только что пропала-с». Насовсем-с. Это как это понимать? Свет очей моих… Услада-с моих чресел… Что значит «пропала-с»? Кто посмел? Не иначе девки… Ну ладно думаю, хрен с вами, я пойду в город просто так, без повязки. В чем мать родила. Так даже лучше. Пусть меня обдувает и терзает ветер. Я выхожу наружу. Лифляндская улица хороша как никогда. Слава богу, не слишком холодно. Хотя и дождливо. Мелкая морось. Вдали чернеет и зловеще сверкает загадочный Екатерингоф, куда мне очень хотелось бы однажды попасть. Я смотрю под ноги – вдруг она, услада моя, тряпочка моя, там валяется. Под ногами. Мокрая такая, несчастная. Но нет. Нету ее там. Нету. Но это ничего, ничего. Я говорю: «Прощай морской департамент». Город принимает меня в свои цепкие колдовские объятия.