Тагир Галеев - Атлантический Штамм

На какой-то момент мне стало противно. Я сел и натянул обратно штаны. Собрался с мыслями.

Что со мной произошло? Я ранее не подозревал о существовании каких-то потаённых областей человеческой чувственности. Отец никогда не беседовал со мной о подобных вещах, да и вообще был неразговорчив после смерти матери. Все что со мной происходило в моем изменяющемся в силу возраста организме, я исследовал на свой страх и риск, не спрашивая ни у кого совета. Может быть, именно поэтому я стал тем, кем стал?

Следующее громкое дело случилось со мной поздней осенью. Лили дожди, но я регулярно ходил на «свидания». Журнал мой уже порядком поистрепался, мои красавицы поблекли, постоянное лежание в сырой земле не придавало им лоска, само собой. Естественно, от этого я не стал меньше их любить, а моя фантазия лишь становилась изощрённее. Я научился удовлетворять себя самыми немыслимыми способами, причем приспособился это делать в самых неудобных позах, при любом освещении, в любую погоду. Я стал эмоционально зависим от этого своего рукоблудия, ведь в церкви, куда по воскресеньям меня водил отец, нам регулярно обещали страшные кары ада за «это самое». Каждый раз, облегчившись от своего грешного груза, меня начинали терзать муки совести, я клялся и божился себе что НИ ЗА что больше, но меня хватало на пару дней. Абсолютно магическая, неимоверно мощная сила влекла в подземелье меня вновь, это было выше меня и сейчас, став тем, кем стал, я также постоянно возвращался к своим грязным делам, пока не попал за решетку где и ожидаю своего конца.

Антон Дюбуа застал меня в разгар одного из таких «свиданий». Это стало для меня самым худшим событием, что до этого происходили со мной в жизни. Он застал меня со спущенными штанами, мокрыми руками, то есть «во всеоружии», в самый пикантный момент моего «откровения». Его презрительный крик поразил меня словно стрела охотника поражает на всем бегу оленя.

– Платч!!! – заорал он исступленно, – мальчишка Видаль платч!

– Заткнись! – прошептал я яростным шепотом, судорожно натягивая штаны – замолчи!

– А что, ты боишься?? Эй, парни! Идите сюда, спускайтесь!

То, что произошло дальше, напоминало сцену из третьесортного бульварного романа. Вокруг нас собралась небольшая толпа из его вечных спутников-слуг, готовых по шакальи прислуживать своему вожаку в обмен на некоторые привилегии по части школьной иерархии. Не помню, сколько их было, может трое, а может и шестеро. Но свет померк в моих глазах. Самое страшное что могло случиться со мной, случилось.

В меня стали дружно плевать, бросать комья грязной земли, улюлюкать, оскорбляя неслыханными междометиями. Я настолько был в ужасе, что забился в угол пещеры, и закрыв лицо грязными руками, рыдал навзрыд. Хохот и циничные шуточки, град оскорблений сыпались словно из рога изобилия. При всем при этом меня никто не тронул пальцем, ибо это считалось позорным. Мой журнал разорвали на части и красотки, заляпанные грязными подошвами подонков, покрыли собой пещерный пол.

Эмоциональное унижение стало пострашнее физического насилия.

Спустя какой-то промежуток времени я все же выбрался, когда меня оставили в покое. Сев на камень, я крепко задумался что мне теперь делать. Вся школа уже знала, что со мной произошло и стать «платч» мне не улыбалось, ведь на острове меня знала каждая собака. Не ходить в школу я тоже не мог, ибо в таком случае меня могли насильно сдать в интернат, а ехать на материк в незнакомый мир я боялся, мне ведь было тогда 13 или 14 лет. Патовая ситуация.

Я вернулся домой и сел ужинать. На удивление я заметил, что в доме опрятно, на стол застелена скатерть, стаканы вымыты и в доме, о чудо, рыбой воняет не так сильно. Заскрипели половицы и вошел отец, как-то непривычно чисто одетый и даже борода его была аккуратно подстрижена и от него не пахло алкоголем.

– Начо! Надо было давно тебе сказать, – его голос был приветлив и не скрипел как обычно от дешевого самогона, употребляемого регулярно по вечерам.

– О чем? – задал я правомерный вопрос.

– Знакомься, – и он за руку ввел в кухню весьма молодую женщину.

Черт побери, я малость ошалел. Чтоб отец после смерти матери посмотрел хоть на одну женщину, это был нонсенс.

– Мария, – улыбчиво представилась она и протянула мне руку. Рука была рабочей, мозолистой, но ногти были чистые и от нее не воняло рыбешкой. Это меня сразу же расположило к ней.

– Ммм, оччень приятно, – пробурчал я. – Вы теперь, эээ, у нас будете жить?