Лариса Шкатула - Драма в Тихом океане

Игорь хотел что-то возразить, возможно, даже резко, но передумал.

– А что ты предлагаешь? – мягко спросил он.

– Не знаю, – сказала Анастасия, и вдруг заплакала. – Как это страшно. Раз, и нет человека. Молоденькой девушки, которая погибла за любовь…

– Родная, перестань! – он обнял её за плечи. – Не за любовь она погибла, а за то, что с любовью попыталась играть. Даже не столько с любовью, а с какой-то нездоровой страстью. Не хочу тебя огорчать, но Маша тоже виновата. Она считала, что своим чувством к Фёдору, безответным, кстати, чувством, можно оправдать любые, самые безрассудные поступки! И погубила не только свою жизнь, но и жизнь другого человека, мужчины, главы семейства…

– При чём здесь его семейство?!

– Как при чём? Трое детей остались без отца, жена – без мужа и кормильца.

– Но ведь это Анатолий убил Машу, а не она его! Ты перевернул всё с ног на голову.

Он посмотрел на Анастасию с жалостью и вздохнул.

– Я лишь хотел сказать о том, что с любовью надо обращаться так же осторожно, как с хрупким цветком, и в то же время как с оружием массового поражения. Ты думаешь о тех, кто ушёл, но ведь опалённыеМашиной любовью остались и среди живых. Миша Панкратов, собиравшийся стать её мужем и отцом неизвестно чьего ребенка. Фёдор Петров, который всю оставшуюся жизнь будет чувствовать себя виноватым и считать, что по его вине погибла девчонка.

Как там говорил Олег Николаевич, когда накануне прихода в порт они собрались в его каюте?

– Все женщины – змеи!.. Вот скажи, мог бы наш прооперированный Мостецкий до такого додуматься? Да, никогда!

– Я не понял, – поинтересовался Фёдор, меланхолически жуя яблоко, – капитан поставил на стол вазу с фруктами. – Ты Анастасию осуждаешь или одобряешь?

Больше никто к фруктам не прикасался. Всё остальное – вечером, после выполнения обязательных формальностей… Им на рейде еще два дня торчать. Сами виноваты, опоздали, нарушили график…

– Одобряю, – пробурчал Демидов, но прозвучало это мрачно, так что она очень этому расстроилась. – Вот только что я скажу старикам Рюминым? Ведь обязательно они придут на судно, станут спрашивать, как всё было…

– Смешались в кучу кони, люди!.. – рассердился Верещагин. – И что скажешь, и что все змеи… Тебе не кажется, что Анастасия сидит рядом, и ты говоришь это всё не за глаза.

– А за глаза – лучше?

– По крайней мере, не всякая правда хороша. Тем более, правда субъективная. То есть, только твоя. Фёдор, думаю, Насте благодарен. Если бы не она, сейчас взяли бы его под белы ручки и доказывай, что ты не верблюд.

– Да, Асенька, я всё время собираюсь тебе это сказать! Большое спасибо!

Стармех поднялся, обошел стол и поцеловал Анастасии руку.

Хоть немного разрядил тучи, согнанные над её головой капитаном.

– Ну, и что станем полицейским рассказывать?

– Всё, как есть, – твердо сказал Верещагин. – Не будем рисковать. Да и что теперь поделаешь?..

Анастасия сидела на палубе, обхватив колени руками, и посматривала на сиренево-серое в наступающих сумерках море… Кое-где на судах уже загорались огни. Порхающими светлячками виделись отсюда движущиеся стрелы работающих портальных кранов.

– Диспетчер! – вопил кто-то в эфир по-английски. – Где лоцман? Полчаса назад выехал, где его черти носят?!

Анастасия вовсе не считала свое знание английского языка таким уж хорошим, но радиокрики поняла.

– Дней через пять придем на Цейлон. Оттуда – в Красное море. Фрахт заскучать не даст.

– А кто боцмана заменит?

Игорь с надеждой посмотрел на неё.

– Кстати, я хотел у тебя спросить: как ты думаешь, Миша Панкратов достаточно здоров, чтобы на него взвалить это тяжелое бремя?

– Ну, если он вчера, несмотря на рекомендации врача, усиленно отмечал возвращение в родной коллектив, то, думаю, работа ему не помешает.

– Спасибо, доктор!

Он поднес к губам её руку.

– Ну, а мне-то за что спасибо? – вяло вздохнула она. – Судьбу благодари, что у тебя такие матросы двужильные. Бей их по голове, не бей… Как вы там шутите: нас дерут, а мы крепчаем?

– Анастасия Львовна, что за солдатский юмор!

– Кстати, а Мостецкий ваш никак не проявлялся? Может, он уже на работу рвётся?

– Как бы он мог проявляться?

– Ну, я не знаю, может, звонил капитану, говорил, что ему плохо в отпуске.

– Что такое, Асенька, надоела тебе морская жизнь?

– Не то, чтобы надоела, а как-то напрягла. Я уже подобно Фёдору начинаю сомнениями угрызаться. Если бы я не стала вести это расследование, кто знает, может, боцман остался бы жив.