Елена Арсеньева - Свет мой ясный

Меншиков довольно усмехнулся: видно, цвет кумача, которому уподобилось лицо Алены, пришелся ему по сердцу.

– Однако, господа, мне следует поспешать. Дел вы мне сегодня задали немало, ох немало, а со свадьбою, как я понял, тянуть не следует!

И он, похохатывая, удалился, таща за собою Богданова, который все норовил приостановиться и полюбоваться слившейся в объятии парою.

Алена чуть откинулась – руки Егора крепко обнимали ее талию – и с преувеличенным вниманием уставилась на серебряный узкий шнур, обрамлявший его темно-синий кафтан. Она смотрела и смотрела на этот шнур, и уже успела выучить наизусть несложное переплетение его нитей, и перешла к разглядыванию белого кружева рубахи и темно-серого шелкового камзола, однако Егор наконец потерял терпение и, взяв ее за подбородок, заставил приподнять голову.

– Ну что? – спросил он, и улыбка заиграла в уголках его рта. Алена с изумлением поняла, что впервые видит, как он улыбается… – Ну что? Замуж за меня пойдешь?

– Помнится, Александр Данилыч сказал, что ты и впрямь намерен жениться, – лукаво вскинула она брови, поражаясь, до чего легко, удобно, свободно чувствует себя под его пристальным взглядом, в кольце этих крепких рук. – На богатой и знатной наследнице…

– Очень богатой и очень знатной, – кивнул Егор. – Вдобавок, она носит моего ребенка, так что со свадьбой я тянуть не намерен.

Алена только слабо шевельнула губами…

– Маланью не проведешь, – ласково сказал Егор. – Она ведь повитуха знатная! Баба еще сама не ведает, что брюхатая, а Маланья уже все обскажет: когда родит, и когда зачала, и даже от кого зачала.

– Как же это может быть? – наконец смогла вымолвить Алена.

– Ну, есть такие люди, которые все насквозь видят, – туманно объяснил Аржанов. – Вот я тебя лишь увидел там, в казарме, – и сразу узнал!

Теперь ему и самому казалось, что так оно и было. Однако Алена глядела с сомнением:

– Но ведь ты как-то жил без меня…

– Ну, жил, – опустил глаза Егор. – И месяц, знаешь, светит, пока солнца нет. А теперь не могу, не хочу без тебя жить!

– Я тоже, – шепнула она, снова прижимаясь головой к его груди. – Я тоже…

Алена стояла, слушая биение его сердца и тихо улыбаясь. Еще предстояло столько спросить, столько рассказать самой! Но куда спешить? Теперь впереди целая жизнь, как сказал ее дед… Они еще ой как наговорятся! Сейчас же ей хотелось бы вечно стоять, внимая трепету любимого сердца – и еще одному голосу, который, чудилось, звучал с небес:

«Предайте себя, друг друга и всю жизнь Богу и верьте, что Он устроит все на пользу душ ваших!»

Расширенными, как бы вновь прозревшими, изумленными глазами вглядывалась Алена в медленно подступающие сумерки. Очертания сада темнели, сливались, как бы перетекали в густо-синее небо. В вышине засветилась звездочка, другая… Словно отразились в небесном зеркале белые, сладко пахнущие цветы, что раскрылись в траве.

Две страницы у Бога, две страницы в Книге Судеб: небо и земля, и на каждой было написано счастье – только любовь и счастье.

Героиня смешивает русское «шут» и немецкое «schuft» – негодяй.

Корсеты ( старин. ).

Платья ( старин. ).

Епанча – длинный и широкий плащ ( старин. ).

Т. е. в Иноземную слободу, где жили и соотечественники Фрица – немцы.

Фишбейн – прообраз будущих фижм: особых каркасов, распирающих женское платье справа и слева, предшественников обручей-кринолинов.

Продолжать; прекращать ( нем. ).

Обычное в петровское время наказание для преступниц.

Беломестец – человек, свободный от казенных платежей, в отличие от посадских людей ( старин. ).

Так называют детей, рожденных от леших, или тех, кого нечистая сила подсовывает в колыбели вместо украденных долго не крещенных младенцев.

Общая могила при дороге для преступников и бродяг ( старин. ).

Аграфена-Купальница и Иван Купала – два народных праздника, следующих один за другим: 23, 24 июня по старому стилю и 6, 7 июля по новому.

Тону ( старин. ).

Белицы – те послушницы, которые живут в монастыре, но лишь готовятся к пострижению в монахини, в отличие от черниц.

Коломянка – плотная льняная ткань с добавлением пеньки.