Клэр Коннелли - Суждено быть вместе

Няня поправила рубашку Лео и передала его Маттиасу. Держа сына одной рукой, а другой обнимая за талию женщину, на которой он собирался жениться, Мэт улыбался собравшейся толпе.

В этот момент Фрэнки открылась одна простая истина - она любит своего будущего мужа.

А вот способен ли он на это чувство - большой вопрос.

Если снаружи дворец завораживал, то интерьеры поражали еще большей роскошью. Мозаичный пол, белая мраморная лестница в центре холла и огромная хрустальная люстра. Когда они вошли в холл, заиграла арфа, и снова послышался шум, на этот раз из дворца.

- Гости на террасе на крыше, - пояснил он.

- О’кей. - Фрэнки кивнула, хотя продолжала думать о том, что только что пережила. Она не может его любить. Ни за что. Она, конечно же, просто перепутала вожделение с любовью, как тогда, в Нью‑Йорке. Она едва знала его.

И тем не менее влюбилась в того, кто не скрывал своего презрения к самому понятию «любовь», считая ее бесполезным препятствием для жизни в целом.

Какая же она дура!

- Ты в порядке? - снова спросил он, пристроив Лео на бедро, как будто делал это всю жизнь.

- Угу, - пробормотала она, не решаясь на него взглянуть.

- Пожалуйста, Фрэнки, не волнуйся. Лео и ты в полной безопасности.

Она лишь кивнула в ответ. Знал бы он истинную причину ее беспокойства!

Они в молчании поднялись по лестнице. Она едва замечала слуг в парадных одеждах, выстроившихся по бокам на ступенях.

На верхней площадке стояли четыре стражника, по двое с обеих сторон высоких дубовых дверей с изящной деревянной резьбой, которую Фрэнки хотелось рассмотреть повнимательнее. Двери выглядели старинными и очень красивыми.

Когда они приблизилась, стражники низко им поклонились и синхронно отдали честь.

- Полиция! - восторженно заверещал Лео, ткнув пальцем в сторону стражи.

Один из стражников, не сдержавшись, улыбнулся, но тут же снова придал лицу нейтральное выражение.

Самый высокий стражник трижды медленно ударил массивным золотым скипетром по дверям. Двери отворились, и они вошли.

Терраса была заполнена сотнями людей, которые образовали коридор, в безмолвном почтении ожидая появления монарха.

Снова обняв ее за талию, Маттиас повел Фрэнки вперед.

- Ой, сколько людей, мама, смотри! - снова завопил Лео и захлопал в ладоши. Все засмеялись вместе с Лео. А он на мгновение прикрыл глаза пухлыми ручками, а потом, отняв ладошки от лица, произнес грозное: - У‑у‑у!

Последовал новый взрыв смеха. Фрэнки тоже улыбнулась, беспомощно взглянув на Маттиаса.

- А я‑то беспокоился, что он испугается и заплачет, - процедил Маттиас, не разжимая губ.

- Будущий шоумен, ни больше ни меньше, - прошептала в ответ Фрэнки.

Лео повторил свой трюк. Гости снова умиленно рассмеялись.

Фрэнки осмотрелась и увидела на стенах нечто знакомое. Она непонимающе уставилась на свои картины, развешанные по стенам.

- Как они здесь очутились? - недоуменно спросила она.

Лицо Маттиаса оставалось непроницаемым.

- Ты больше не можешь продавать свои картины, Фрэнки. В твоем теперешнем положении это было бы неуместно. Но это не значит, что мир не должен восхищаться твоим талантом.

- Я… но ты… они должны были появиться на выставке в Нью‑Йорке.

Он кивнул.

- Я купил их все.

- Но зачем было покупать? Я могла бы позвонить Чарльзу и все объяснить.

- И лишить его комиссионных? Он поставил на тебя. - Маттиас покачал головой. - Он выбрал тебя, чтобы показать твои работы, а он профессионал и знает толк в хорошей живописи. Так почему бы ему не получить за это вознаграждение?

Его проницательность и похвала тронули сердце Фрэнки.

- Я и понятия не имела…

- Таковым было мое намерение.

В душе Фрэнки забрезжила надежда.

- Спасибо. Я безмерно тронута, - тихо сказала она.

Словно догадавшись, что она может превратно истолковать его поступок, Маттиас небрежно добавил:

- Это был логичный шаг, Фрэнки. Твое искусство заслуживает того, чтобы его увидели, но ты больше не можешь продавать картины, иначе все поймут, что ты пользуешься своим титулом в корыстных целях. И это теперь твоя страна, поэтому картины должны быть здесь, в Толмиросе.

Объяснение прозвучало по‑деловому, но не умалило красоты жеста.

Невозможно поверить, что только прагматизм и здравый смысл двигали поступком Маттиаса. Фрэнки хотелось надеяться и верить, что им двигало нечто более личное.

Он хвалил ее работы, но они выражали ее сущность. Оценить их по достоинству значило понять и оценить ее.