Галина Голицына: Письма Серебряного века

– Безусловно. Бабушка обеим своим дочкам дала красивые имена. Мою маму, например, звали Матильдой. Аделаида и Матильда. Их в детстве называли Алечка и Малечка. Бабушка готовила их для сцены. Ну, так и получилось. Алечка стала драматической актрисой, а моя мама – балериной. Знаете, мама уверена была, что родить ребёнка отважится только Аделаида, потому что для драматической актрисы фигура не играет такой решающей роли, как для балерины. К тому же сценический век балерины недолог, и тратить драгоценное время на беременность, роды, вскармливание малыша – непозволительная роскошь. Да ещё и форму можно навсегда потерять… Но случилось иначе. Мама встретила папу в самый разгар войны, они поженились, а поскольку война – дело опасное, мама отважилась на то, чтобы родить меня. Как чувствовала, что папа может погибнуть… Ну, он капитаном был, и его аттестат помог нам с мамой выжить… Тогда, во времена карточной системы, когда все продукты строго регламентировались, это было очень важно! А потом у мамы обнаружился диабет. И всё пошло прахом… Ей сначала одну ногу отрезали, потом – вторую… Сами понимаете, как тяжело это было. В основном в моральном плане, хотя и в физическом тоже. А потом мама умерла. Тихо так, спокойно. Во сне. Врачи сказали, что у неё тромб оторвался. И мы с тётей Алечкой остались вдвоём.

Сидеть Феликсу давно надоело, поэтому он встал, прошёлся по кабинету и спросил:

– Надеюсь, ваш столь подробный рассказ имеет непосредственное отношение к гибели вашей родственницы?

– Безусловно! Я просто хочу, чтобы вы поняли: у меня не осталось на свете никого ближе тёти Аделаиды. Поэтому я хотела сделать ей подарок к восьмидесятилетию: большую статью в «Вечерке». Главный редактор сказал, что пришлёт к ней своих корреспондентов, и мы договорились на конкретное время. Так вот, пришли из редакции двое: девочка-журналистка и мальчик-фотограф. Девочка взяла у тёти Али интервью, а мальчик сфотографировал её и взял кое-что из старых фотографий и афиш – ну, чтобы в редакции отсканировать на компьютере и вставить в материал. Алечка с радостью отдала, потому что ей самой приятно было вспомнить то время. А потом, где-то через неделю, девочка должна была прийти снова, чтобы показать Аделаиде готовую статьи, сделать последние правки и отдать взятые на время фотографии и афиши.

Но когда она пришла в назначенное время, ей никто не открыл. Она позвонила соседке и попросила её передать Аделаиде снимки, когда та появится. А самой девушке ждать было некогда. Но соседка обеспокоилась: куда могла подеваться Аделаида? Ведь она даже в магазин редко выходила, в основном я ей продукты приносила. Тогда они уже вдвоём – журналистка и соседка – стали стучать и звонить, но дверь им так и не открыли. Соседка – её зовут Полина Григорьевна, милейшее существо – позвонила мне домой и спросила, не положила ли я тётушку в больницу. Ну, такой вариант ведь тоже мог быть! Но когда я услышала, что тётя не открывает дверь, я чуть сознание не потеряла. Тут же примчалась туда с тётушкиными ключами в полной уверенности, что тётю или парализовало, или инфаркт у неё случился, или тромб оторвался, как у мамы когда-то… Но всё оказалось ещё хуже. Тётя сидела в кресле с простреленной головой, а все ящики в доме были вывернуты, вещи валялись на полу… Ой, это был такой ужас, что я вам передать не могу…

Она снова прижала к глазам платок.

Я поёрзала в своём кресле, потому что поняла, что эта посетительница у нас здесь, скорее всего, и заночует. Уж больно обстоятельно рассказывает.

Но Феликс уже включился в работу:

– Так, понятно. И что же пропало?

– Ну, я сначала даже понять ничего не могла. Просто стояла и тупо смотрела на простреленную голову тёти. А Полина Григорьевна быстро сообразила, что надо делать. Она позвонила по «ноль-два» и велела нам с девушкой ничего не трогать до приезда милиции. Когда милиционеры приехали, все положенные манипуляции проделали, труп увезли, у меня тоже стали спрашивать, что конкретно пропало из дома. Но разве я могла так сразу сказать?.. Надо было сначала разобрать оставшиеся вещи, разложить их по местам, а потом уже смотреть, чего конкретно не хватает. Но я была тогда не в себе: ходила по квартире, как сомнамбула, и просто перекладывала вещи с места на место. Никак не могла сообразить, что где лежало раньше… В общем, постепенно разобралась, что там пропало. Ну, конечно, драгоценности все похитили. Их и было-то немного, но всё-таки кое-что было… Картины со стен забрали. Причём рамки оставили, а полотна из них повырезали. Я по телевизору видела: так похищают картины из музеев. Хотя те картины, что были у тёти, никакой особой ценности не представляли… Деньги если и взяли, то сумма была несерьёзная. Но самая главная потеря – это архив.