Елена Арсеньева - Мост бриллиантовых грез

– Почему вы так уверены?

– Потому что я – его мать, – сказала Эмма, глядя исподлобья.

Сказать, что Илларионов вытаращил глаза, – значит ничего не сказать.

– Девушка, вы его что, в шестнадцать лет родили?! – пробормотал он с искренним, мальчишеским недоумением.

«Ах как славно! – мысленно улыбнулась Эмма. – Вот и ты назвал меня девушкой. А ведь надо еще учитывать, что у меня в последнее время нервы на пределе, что я почти не спала сегодня и практически не накрашена! Видел бы ты меня в лучшие минуты, ты бы решил, что я его родила вообще в начальной школе!»

Эмма в очередной раз проглотила неуместный смешок. Как бы ими не подавиться, однако…

– Оставьте эти глупости, – сердито сказала она. – Берите меня под руку, ну!

– Авек плезир, [8] – пробормотал Илларионов. – И еще c каким плезиром! Вы себе не можете даже представить…

С этими словами он подхватил Эмму под локоток и повел к выходу из салона, не удостоив Хьюртебрайза даже прощальным взглядом.

Пусть неудачник плачет!

– Какие дивные духи! – пробормотал Илларионов, выпуская ее руку и вместо этого приобнимая за плечи. Эмма чувствовала его дыхание на своем виске. – Это что? Какая-нибудь новая фишка от Нины Риччи? От бессмертного Сен-Лорана? От Диора? «Шанель» номер какой-то? Что-то ужасно знакомое!

– Нет, эти штучки мне не по карману, – сказала Эмма. – Это всего лишь «Барбери». «Барбери тачь».

Бог ты мой, о чем они говорят в такую минуту? Ужас! Конечно, самообладание у Илларионова поразительное. Да и вообще – какой мужик! Какой противник! Каким бы он мог быть другом! Безумно жаль, что план бедняжки Фанни, придуманный ею, конечно, под влиянием дурацких киношек, вроде той же «Натали», годится только для какого-нибудь сентиментального романчика или плохого фильма, но не может быть осуществлен в реальной действительности!

– Какое совпадение! – восхитился Илларионов. – Всегда пользовался «Барбери брютом» и только в последнее время, под влиянием одной особы, сменил марку. А зря! Пожалуй, надо вернуться к «Барбери».

Не надо возвращаться. «Барбери брют» так нравится Роману. Этот аромат делает Эмму слабой…

«Не думай, о чем не надо думать», – приказала она себе.

Почти в обнимку они вышли в устланный коврами и уставленный разнообразными фонтанчиками длинный проход между стендами. Черная фигура мелькнула сбоку, исчезла в очередной выгородке, снова появилась, снова исчезла…

– Я начинаю вам верить, – пробормотал Илларионов. – И даже, честное слово, начинаю бояться этого фанатика. Ах да, пардон, я забыл, что он ваш сын. А кстати, вы уверены, что он не подкидыш, что в роддоме вам не перепутали ребенка? Между вами нет ничего общего. Честное слово, мы с вами похожи гораздо больше. Может быть, вы сдадите этого трудного подростка в какой-нибудь приют и усыновите лучше меня, если уж вам непременно нужно испытывать к кому-нибудь материнские чувства?

Эмма споткнулась.

Кажется, Фанни была права, он и в самом деле псих. Везет ей на психов. Константинов, теперь этот… А впрочем, Фанни права и в другом: нынче редкость – человек нормальный. Все мы – психи, каждый в своем роде, но общая статистика от этого не меняется!

С каждым шагом Илларионов обнимал Эмму все крепче. Теперь она шла впереди и при ходьбе касалась бедром чего-то твердого, выпуклого. Ох ты боже мой…

Фанни точно права: он натуральный маньяк!

– Так я чувствую себя более защищенным, – невинно пояснил Илларионов, ощутив, как напряглась Эмма. – Чем я ближе к вам, тем меньше шансов, что ваш сынуля начнет в меня стрелять.

Они вышли из павильона. Солнце несколько померкло, и жаворонок умолк, но запах сена сделался еще свежее, еще слаще. У Эммы еще сильнее перехватывало от него горло. Куда до него всяким там «Барбери»!

– Чертовски хорошо, – прошептал Илларионов, стиснув плечи Эммы как бы в порыве восторга. – Ну просто сказка, верно?

Она попыталась вырваться:

– Все, дальше вы пойдете один. Я останусь здесь и задержу его, если он попытается выйти из павильона. Как можно скорей добирайтесь до машины и уезжайте!

Илларионов, казалось, и не собирался ее выпускать из своих рук и продолжал вести перед собой, спустившись с мостков прямо на зеленую, невероятно зеленую, ухоженную травку ипподрома.

– А срывание всех и всяческих масок, обещанное вами? – сказал он, и руки его сжали ее плечи еще сильнее.

– Мне больно, пустите!

– Ничего страшного, – хладнокровно промолвил Илларионов. – Лучше не дергайтесь, а то будет еще больнее. Вы поедете со мной. Спокойно! Мой пистолет ближе, чем пукалка вашего сына. – И снова в бедро Эммы уперлось что-то твердое и выпуклое.