Елена Арсеньева - Отражение в мутной воде

«Метеор» покачивало – сегодня на Амуре ветер. Георгий глядел в окно. Нет, посадка долго не затянется: ее ждет человек восемь-десять, да вон еще кто-то бежит по берегу, боится опоздать…

Он снова прикрыл усталые глаза – и до того отчетливо увидел черную мокрую морду лезущего на плот медведя, что, как и тогда, ощутил противную слабость во всем теле.

Голуб, оказавшийся к медведю ближе всех, замер, как загипнотизированный. Дядя Костя вновь рухнул лицом вниз.

Плот резко накренился под тяжестью зверя, Георгий потерял равновесие, упал на колени. Рюкзак выскользнул из рук, заскользил по мокрым бревнам в сторону Голуба.

«Держи!» – хотел крикнуть Георгий, но не смог – так ссохлось от страха горло, а в следующее мгновение он ощутил четкий импульс, коснувшийся запястья. На циферблате часов, куда был вмонтирован приемник, чуть заметно забился красный огонечек, и Георгий понял, что произошло.

Заработал сканер. Сканер включился! Сам!..

Георгий не мог поверить, что все, над чем он безуспешно бился целый год, решилось в одно мгновение. Смотрел то на рюкзак, зацепившийся за какой-то сучок, то на белое впрозелень лицо Голуба – и все в душе кричало от радости: чистой, ничем не замутненной радости первооткрывателя. Может быть, Ньютон чувствовал что-то похожее, когда его по темечку стукнуло яблоком?..

Страх! Вот тот импульс, который открывает двери! Помнится, даже книга была такая или фильм – «Страх открывает двери». Проще говоря, для самопроизвольного включения сканера нужна экстремальная ситуация. А ему это и в голову не приходило, чего он только не перепробовал, идиот…

– Идиот! Чего стал! Снимайся с валуна! – раздался пронзительный крик, и дядя Костя, которого смертельная опасность тоже «включила», как тот сканер, пронесся мимо Георгия. Одним прыжком он достиг оцепеневшего Голуба, вцепился в рулевое весло и повернул его так круто, что едва не выворотил из гнезда. Очнувшийся Голуб подхватил шест, уперся в камень… плот накренился в сторону медведя… Георгий пал плашмя, как вратарь, пытающийся достать в прыжке мяч… но поздно, поздно: медведь канул обратно в поток, а вслед за ним съехал по мокрым бревнам и рюкзачок.

В следующий миг течение ударило снизу, подхватило плот, понесло мимо скал. Дядя Костя и Голуб как безумные работали веслами, отпихиваясь то от одного, то от другого «бараньего лба», и лишь благодаря их невероятным усилиям плот снова не посадило на скалу. Впереди кипел очередной порог, Голуб орал что-то командирским голосом, начисто позабыв позорные мгновения, а Георгий так и стоял на коленях, прижав к груди левую руку, будто больную, недоверчиво шарил взглядом по бревнам и, помнится, думал: кто же все-таки записался на пленку? Голуб или медведь? Оба ведь были на равном расстоянии от сканера, испытывали примерно одинаковые эмоции, – чей же страх оказался сильнее?..

Это уж потом он начал проклинать себя за дурость. С другой стороны, прояви разумную осторожность, оставь сканер в Москве или Тынде, никогда не узнал бы того, что знает теперь.

Не узнал бы… Не испытал бы всего этого ужаса. Не чувствовал бы себя таким беспомощным и несчастным. Не изведал бы, что такое выбор между жизнью и смертью – добро бы только своими! А вот когда тебе – только тебе! – надо решить, где именно поставить запятую в сакраментальной фразе: «Казнить нельзя помиловать », и запятая не просто знак препинания, но судьбы миллионов, десятков, сотен миллионов… И спасти их означает стать убийцей только одного человека – бывшего друга.

Кто, оценив всю эту ответственность, в конце концов не скажет заодно с Георгием: «Меньше знаешь – лучше спишь»?!

А заснуть так и не удалось. Кто-то тяжело умащивался в соседнее кресло, бормоча:

– А что она сучка, я еще когда говорила. Сучка гулявая. Ну вот и догулялась!

Георгий обреченно вздохнул. Чуть не всю дорогу до Тамбовки он слушал повествование о каком-то местном докторе, к которому вдруг вернулась его бывшая жена и разбила новую семью. Теперь, кажется, предстояла очередная сага… Интересно, чего натворила эта «гулявая»? Тоже что-то разбила?

Георгий открыл глаза и увидел, что все пассажиры, будто на сеансе Кашпировского, оцепенело уставились в одну точку. Повернул голову.

Точка, впрочем, оказалась достаточно обширной и состояла из четырех составляющих: трех мужчин и одной женщины. Но Георгий увидел только одно, одно-единственное лицо, и ему стоило огромных усилий не схватить с колен газету и не прикрыться ею.