Билли-Боб Торрентон: Золотая рыбка в мутной воде [СИ]

Сказать по правде, вода пока ну очень мутная, а рыбку подмывает переименовать из золотой в слепую…

Герой все же в наличии, правда, очнувшийся с полустертой памятью в какой-то дикой местности.

Драконов, магов, оборотней или вампиров пока не видно, эльфы, тролли, орки и гномы тоже

не наблюдаются, но кто-то уже мелькнул неясной тенью на фоне леса, а местные жители

почему-то очень не любят высовываться из дому по ночам, да и место действия уже

не принадлежит нашей реальности, обретя черты глухой окраины великой империи.

Окраина, к слову, пребывает в некотором запустении после давней войны…

Ничего не болит, не чувствуется сырости или недостатка воздуха. Тепло и одновременно свежо. И нет ощущения опасности. Вот бы так всегда просыпаться. Бывает же… Нет, так не бывает. Или бывает? В чем подвох?

Шевельнув пальцами, ощущаю вместо ожидаемой простыни… песок. Где я?! Открываю глаза, все поле зрения заполняет затянутое облаками небо. Солнце прячется за тучами, но дождя явно не ожидается. Опускаю взгляд, одновременно пытаясь сесть, и… вижу озеро. Красивое. Большое — дальний край по правую руку едва различим, да и по левую не близок, хотя виден лучше. Со всех сторон лес, окружающий озеро высокой темной стеной. Только на противоположной стороне виднеется неширокий прогал, открывающий вид на пологий подъем, за гребнем которого просматривается долина, где-то совсем уж вдалеке упирающаяся в какие-то горы. И сижу я действительно на песке. Странно, несмотря на близость к воде — не больше сотни шагов — песок сухой. Да и проснулся я не от холода.

Так… Интересно. А одежда и обувь на мне как раз для ходьбы по таким лесам. Долгой ходьбы. Хорошо. Но что это за лес? То есть, где это я и что здесь делаю?

И тут меня словно подбрасывает — а зовут-то меня как? Кто я такой? Нет ответа. Я не помню, кто я!

Руки сами принимаются нервно, но сноровисто обшаривать карманы. Но в них не находится ничего необычного, а главное — ничего, что могло бы прояснить первостепенный для меня вопрос. Ладно, что у меня есть?

Прежде всего, у меня есть деньги. Россыпь монет в карманах, чтобы не вытаскивать перед каждым кошелек… И сам кошелек, кожаный, набитый монетами настолько туго, что они даже не пытаются звенеть. Откуда-то я знаю, что для одинокого путника это вполне приличная сумма. Хватит, чтобы минимум месяц ночевать и хотя бы ужинать в придорожных гостиницах — по крайней мере, в той стране, в которой эти монеты в ходу, и чей герб украшает их слегка потертые аверсы. Хотя пока не факт, что я нахожусь на ее территории.

Еще есть складной нож довольно хитрой конструкции, вмещающей несколько лезвий разной длины и формы, ножницы, двузубую вилку и штопор. В другом кармане обнаруживается огниво — простое, даже примитивное, но вполне надежное приспособление для добывания огня. Имеется даже записная книжка, в потертой кожаной обложке, внутри которой рядом с блоком страниц закреплен в удобных петлях остро заточенный карандаш. Кстати говоря, нескольких страничек явно не хватает. Те же, что есть — чистые и гладкие, словно на вырванных страницах никто ничего не писал. По крайней мере, этим карандашом.

Разобравшись с карманами, принимаюсь шерстить свой заплечный мешок, который заменял мне подушку перед самым пробуждением. Кое-что интересное прячется и в нем. Например, еще один нож, но совсем другой, большой и массивный, хорошо сбалансированный, с удобной рукояткой, широким и зазубренным сверху лезвием длиной в пятнадцать пальцев, в кожаных ножнах — мечта воина и охотника, а не кулинара. Две одинаковые фляжки — в одной прозрачная жидкость без цвета, но с характерным запахом, в которой я узнаю чистый спирт, явно не для употребления внутрь, в другой тоже не вода, а настоящий, причем весьма недешевый коньяк. Весь остальной объем мешка заполняют какие-то свертки и пакеты. В них разные бытовые мелочи, лекарства, белье, несколько теплых вещей, даже кожаный плащ — тонкий, легкий, но очень прочный и в сложенном виде занимающий очень мало места. Нашлась и еда — три небольшие коробки, в каждой сухари, сушеные фрукты, орехи, завернутые в бумагу три куска прессованного сахара, а еще крепко запечатанный керамический цилиндр, наверное, с чем-то готовым. И ни одна вещь не несет на себе клейма или хоть какой-нибудь надписи.