Елена Арсеньева - Отражение в мутной воде

Голуб обернулся, сверкнул улыбкой – и снова уставился вперед. Двухметровая волна вздыбилась над плотом, и дядя Костя, давно уже покорившийся судьбе и уткнувшийся лицом в мокрые бревна, испустил короткий отчаянный стон, когда ледяные брызги вонзились в его спину.

Слава богу, что здесь такое стремительное течение, не то одна из этих волн, обрушившихся всей массой, непременно затопила бы рукоделье человеческое. А так они просто не успевали это сделать.

Плот взмыл на гребне очередного вала, и Георгий почувствовал, что его весло беспомощно повисло, не доставая воды. Между останцами замаячил проход – узкий, не более семи-восьми метров. Плот был в поперечнике около четырех… да, мудрено, не промазав, вписаться в этот коридор, в конце которого неведомо что! Где-то впереди водопад, но Голуб, прежде чем отчалить, клялся, что успеет свернуть в другое русло, что это, в конце концов, не сложнее, чем вести «МиГ» в каком-нибудь скалистом афганском ущелье…

Все мысли вылетели из головы. Плот на пару секунд завис в вышине, потом резко упал на воду и тут же ринулся вперед с неимоверной быстротой.

Георгий навалился на весло, стараясь думать не о том, что будет, если оно, к примеру, сломается, а о том, что одна из лямок заплечного мешка вроде бы ослабела.

И тут же он получил возможность ее не торопясь поправить, потому что река внезапно сделалась удивительно спокойной, словно смирилась, как писали раньше в газетах, перед волей и бесстрашием простых советских (российских) людей.

– Ну как, робятки? – улыбнулся через плечо Голуб, снисходительно оглядев распластанного дядю Костю. – Штаны у всех сухие?

Это он так шутил. Ни на ком – на нем самом в том числе! – и нитки сухой не было!

Георгий не удостоил его ответом, снял рюкзак и в который раз назвал себя дураком и бездарью за то, что подвергает сканер такому риску. Лежал бы он себе в камере хранения Тындинского аэропорта – и в ус бы не дул. «Ага, – ядовито сказал себе Георгий, – а потом нашелся бы какой-нибудь хитрый, вскрыл бы хилую ячеечку, повертел непонятную, а значит, бесполезную коробочку и кинул бы где попало, а то еще и каблучищем припечатал сверхчувствительную электронику…»

Нет уж, пусть лучше сканер катается на плоту. Упакован он как надо, вода его не достанет, даже если Георгий свалится с плота. Ну а коли не доплывут до Чапо-Олого – на этой реченьке всякое может быть, – то тем более не нужно, чтобы сканер попадал в чужие руки. Может быть, Георгий еще слабо представляет все его возможности, но совсем ни к чему, чтобы их постиг кто-то другой. «Игрушечка» пока даже не запатентована, а потому…

И тут его мысли в очередной раз приняли новое направление, потому что участок спокойной воды закончился так же неожиданно, как начался.

Цепь останцов пыталась преградить путь реке, но где там! Вода рычала, ревела, еще сильнее ярилась в узких каменных коридорах. Поток со всей мощью ударялся в скалы противоположного берега и, отскакивая от них, закручивал гигантскую воронку. В ней уже вертелись бревна, валежины, прочий более мелкий мусор, судьбу которого вот-вот был готов разделить и плот…

Георгий предостерегающе вскрикнул, но Голуба не надо было учить. Он едва не свернул рулевое колесо в отчаянной попытке посадить плот на огромный валун. И это удалось, удалось-таки!

Голуб торжествующе заорал. Дядя Костя недоверчиво приподнялся, Георгий в приливе самозабвенной радости закрутил над головой рюкзачок – да так и обмер, уставившись в самую сердцевину воронки. Там среди коряг кружился огромный медведь.

«Что за фантастика?! – Георгий недоверчиво махнул рукой. – Да как мог сюда попасть зверюга? Это глюки… Или нет? Или зверь, к примеру, переходил речку где-то по течению и был подхвачен мощной струей?»

И вдруг он увидел, что могучие лапы совладали с волнами, зверь выбрался из водоворота и поплыл к плоту, очевидно, посчитав его за часть суши…

Георгий вскинулся – кто-то ударил его в плечо. А, это люди потянулись к выходу. Тамбовка, что ли? Вот удивительно – ты считаешь все эти места почти ирреальными из-за их удаленности от Москвы, от центра России, этакими несуществующими названиями на карте, – и вдруг они оживают, и ты обнаруживаешь, что для кого-то здесь воистину центр мира. Нет, не в том смысле, как для Голуба, а просто – жизни: приехать, уехать, встретиться, что-то купить, продать, навестить кого-то… Множество этих спокойно-бытовых понятий владело сейчас людьми, которые, толкаясь, пробирались между кресел к выходу.