Елена Арсеньева - Поцелуй с дальним прицелом

– Сгоревшие развалины? – нахмурилась Марина, вспоминая. – А, у церкви, знаю! То есть я знаю, что они у церкви, но не знаю, что там сгорело. Я ж не здешняя, никаких местных легенд и преданий мне неизвестно. Но мы у Николь спросим. Про косточковыбивалку, а заодно и про развалины.

– Тогда пошли скорей звонить! – обрадовалась Алёна.

Позвонить-то они позвонили, однако насчет развалин Николь и сама ничего толком не знала, кроме того, что это был дом какой-то русской старухи, эмигрантки, жившей в Мулене лет двадцать назад. Николь хотела узнать подробней у родителей, но их, как назло, не оказалось дома. Она посоветовала поспрашивать о развалинах, если так уж любопытство разбирает, у кого-нибудь из местных муленских старожилов, у той же Жаклин, к которой придется так и так идти, поскольку единственная на всю деревню машинка для выбивания сливовых косточек находится именно у нее.

При виде этой машинки Марина подняла брови и пробормотала:

– Полный отстой! – конечно, чуть слышно, а впрочем, Жаклин все равно не понимала по-русски.

Алёна же смотрела на этот полный отстой (воронка, рычажок, лоток для ягод и коробочка для выбитых косточек) с детским любопытством и не менее детским восторгом. Честно говоря, машинке (отнюдь не электрической) было примерно столько же лет, сколько и ей, но, как и Алёна, эта косточковыбивалка была еще хоть куда, с какой стороны ни взгляни. Надо было слышать, как лихо она щелкала, надо было видеть, с какой прытью выбивала косточку из мирабели!..

Жаклин даже засмеялась, глядя на изумленную улыбку Алёны. Конечно, она при этом подумала, что барышня явилась из страны barbares и sauvages, варваров и дикарей, однако на мнение Жаклин Алёне было наплевать, это раз, а во-вторых, что делать, если насчет страны – все правда?

Пришел Жильбер и принялся нахваливать хозяйственную сноровку Алёны, которая первая из всего Мулена пришла в этом году за косточковыбивалкой. Обычно выстраивается очередь, но пока еще даже они с Жаклин не брались за мирабель. При этом он с легкой укоризной посматривал на жену, а Алёна вспоминала ухоженный цветник, и чистенький скотный двор, и такой же птичник, украдкой оглядывала сверкающую кухню и думала, что все на свете относительно. По сравнению с хозяйственной сноровкой Жаклин аналогичная сноровка Алёны равна даже не нулю, а минус ноль целых, одна сотая, но, конечно, рассказывать об этом Жильберу не нужно, не то он опять уставится на нее, будто на еретичку: и замуж не хочет, и хозяйством не интересуется…

Воспоминание о том, по какому поводу Жильбер так смотрел на нее в прошлый раз, вызвало в ее памяти образ некоего черноглазого субъекта, и она не удержалась, чтобы не спросить:

– А как поживает ваш кузен?

Жильбер как-то странно поежился, но не ответил. Должно быть, Алёна не слишком правильно построила фразу, а может, произнесла ее не так, как следовало, забыв про какое-нибудь слияние чего-то с чем-то…

Она только попыталась снова построить в уме вопрос, как Марина пришла ей на помощь:

– А как поживает Фримус?

Тут явственно поежилась также и Жаклин, и, глядя на обескураженные лица супругов, Алёна поняла, что им жутко не хочется говорить о кузене. В этом было что-то странное, потому что для французов famille, то есть семья и родственные отношения, – нечто настолько святое, настолько любимое, настолько популярная тема для бесед… А тут такое откровенное отвращение к излюбленной теме!

Алёна мигом вспомнила, как конфузился Жильбер еще на вчерашней гулянке во дворе мэрии, как тащил красавчика-кузена прочь от Марины с Алёной… Что-то с ним не так, с этим Фримусом. А может быть, он бабник, известный своими скандальными похождениями? Кстати, это вовсе не исключено – при таких-то глазах и обворожительных манерах… Ну, тогда Жильбер может не беспокоиться. Марина по уши влюблена в своего мужа, к тому же сразу видно, она из тех милейших женщин, которые рождены быть только женой и матерью, но никак не любовницей, для коих семья на первом месте, ну а Алёна уже большая девочка, для нее чем хуже, тем лучше, в смысле, чем опаснее противник, тем интересней схватка…

Она бы с удовольствием довела это до сведения Жильбера (с тем, чтобы он при случае довел это до сведения кузена Фримуса), однако сделать это, конечно, было совершенно невозможно.

А жаль… Ведь нынешний день уже, считай, пропал, осталось ей пробыть в Мулене только завтра и немножко, совсем чуть-чуть послезавтра, а призрак Никиты Шершнева отнял у нее утро, когда она могла бы встретиться с Фримусом на дороге в Тоннер.