Елена Арсеньева - Поцелуй с дальним прицелом

А, ну вот, о той поездке!

Итак, мы с Кисой предложили положиться на русский авось и вспомнили нашу старинную поговорку, которая способна отрезвить самые безумные прожекты: утро-де вечера мудренее! Патрон еще немного побушевал, пригрозил всех уволить, едва прибудем в Париж, но потом согласился проверить истинность нашей поговорки – и мы разошлись по номерам.

Ночь мы провели тревожно, однако русский авось не подвел. Наутро явился распорядитель дефиле и сообщил, что фирма смилостивилась и согласилась возобновить контракт. Мы мигом смекнули, что дело в проданных на дефиле билетах: немцы просчитали, что, возвращая деньги за них, они потеряют больше, чем если общиплют Пуаре. Итак, они и в самом деле оказались скупыми лавочниками, а наш патрон с тех пор поверил, что воистину – outro vetchera moudreneje, – и частенько потом этими словами щеголял…

Дефиле наше прошло шумно, успешно, все им были довольны, и вот какое еще произошло во время него событие.

После дефиле, когда мы переодевались, к нам ворвался возмущенный Пуаре (а надо сказать, он вообще не стеснялся входить к нам, когда мы были еще полуодеты, иногда даже сам скидывал с себя все до белья, напяливал то или иное платье и показывал, как именно надо в нем ходить, как его нужно «подавать») и принялся кричать, что у него не дом терпимости, а дом моды, что он не позволит нам под его прикрытием устраивать свидания с любовниками, что в его доме с девушками не встречаются…

При этом он почему-то грозно смотрел на меня.

Мы ничего не могли понять, что такое приключилось: никто из нас с гостями и словом не обмолвился, не то что какие-то свидания кому-то назначать! Потом патрон немножко поостыл, и вот что выяснилось: к нему подошел какой-то человек и попросил представить его одной из манекенов. А именно – мне. На что Пуаре ответствовал, что в его доме с девушками не встречаются, что у него дом моды, а не бордель… ну и так далее.

Я ничего понять не могла, я в Берлине совершенно никого не знала… потом вспомнила, что здесь живет Корсак. Вот уж с кем встречаться мне хотелось меньше всего! Я была просто счастлива, что у нас такой неуступчивый патрон, и поблагодарила его. Он был ошарашен и сменил гнев на милость.

Я уж про этот случай даже забыла, но вот настал вечер, и мы после прощального ужина отправились на вокзал. Мы стояли перед своим вагоном, ожидая посадки, как вдруг Пуаре встал в позу возмущенной добродетели (он выглядел иногда ужасно смешно, когда вдруг вот так, ни с того ни с сего, начинал изображать из себя старую деву-гувернантку или строгую классную даму наших гимназических лет!) и воскликнул, глядя почему-то опять на меня:

– Какая наглость! Нет, я этого не потерплю!

Я торопливо оглядела себя – вроде бы выгляжу как обычно, ничего такого с моим туалетом не произошло, – а потом изумленно спросила:

– Что случилось, патрон?

– Какая наглость! – продолжал бушевать Пуаре. – И она еще спрашивает, что случилось! Нет, я этого не потерплю!

И он величавым жестом указал на незнакомого мне господина, который стоял чуть поодаль и курил сигару. У него было какое-то странное, не слишком-то красивое, хотя и симпатичное лицо, одет он был в светлое пальто и модную тогда мягкую фетровую шляпу. Брови у него были прямые и очень забавные: когда одна поднималась, вторая оставалась неподвижной, отчего лицо приобретало как бы многоступенчатый вид.

Рядом с ним стоял на перроне носильщик с кофром – то есть, очевидно, этот господин тоже ждал посадки в вагон. Совершенно непонятно было, почему возмущался Пуаре. Не решил же он, что его манекенам предоставят отдельный вагон? И вообще, при чем тут я? Почему он смотрит на меня, как на грешницу, которую вот-вот прикажет закидать камнями?

И я спросила еще раз:

– В чем дело, патрон? Чем я провинилась?

– Она еще спрашивает! – фальцетом выкрикнул Пуаре. – А это кто, по-вашему?!

И он вновь ткнул пальцем в того человека в светлом пальто.

Этого господина я видела впервые в жизни, о чем и сообщила патрону.

– Я не верю ни одному вашему слову! – прокудахтал Пуаре. – Если вы видите его впервые в жизни, почему же тогда он хотел с вами познакомиться?

Какое-то время я стояла столбом, а потом просто-таки покатилась со смеху, а со мной – и все остальные девушки.

Господин в светлом пальто посмотрел на меня, вынул изо рта сигару, улыбнулся – а потом тоже начал смеяться.

Я вдруг поняла, что именно казалось странным в его лице. Он был довольно молод – не старше тридцати, но его лицо смахивало на лицо симпатичного гнома. Симпатичного, печального, усталого – и в то же время похотливого гнома…