Елена Арсеньева - Поцелуй с дальним прицелом

Особенно запомнился Алёне один. Его голос звучал так проникновенно, сам он был так черноволос, черноглаз, строен, молод и до такой степени похож на вышеупомянутого идола, что Алёна даже забыла свою idйe fixe последних дней по имени Никита Шершнев.

– Что он говорит? – подергала она за рукав Марину, которая взирала на красноречивого красавца совершенно равнодушно – так же, как и прочие пассажиры, за исключением чувствительной писательницы.

– Говорит, что он клошар и рассчитывает на милосердие мсьедам.

– Клошар?!

Ничего себе! Да если бы парня отмыть и приодеть… или, наоборот, не одевать вовсе…

Нет, затянувшееся воздержание – это вещь страшная, ужасная, опасная!

Алёна отвела глаза, однако музыкальная, трогательная и совершенно непонятная речь очаровательного клошара продолжала надрывать ее сердце. И теперь уже не только ее! Какой-то немолодой японец, не выдержав напора клошарского красноречия (а может быть, пораженный его красотой… хм-хм!), полез в карман (клошар замер на полуслове), достал бумажку в сто евро (прекрасные глаза парижского бомжа стали еще прекрасней, увлажнившись слезой признательности), однако тут же спохватился, что получается слишком много, убрал купюру и принялся снова рыться в карманах. Красавец клошар смотрел на эти поиски, и глаза его светились верой и надеждой.

Увы, напрасно! Не найдя ничего помельче, японец поступил очень просто: сделал вид, что ничего и не искал, и опустил глаза с непроницаемым видом.

Лицо юного мизерабля… о, это было нечто! Он произнес какую-то длинную фразу – наверное, очень неприличную, судя по тому, какими сконфуженными стали лица французов, – а потом пошел по вагону дальше. Ничего не понявший японец по-прежнему таращился в окно, словно надеялся разглядеть там священную гору Фудзи в вихре вишневых лепестков… чудится, вечно снег над нею, вечно сыплется снег!.. А пассажиры почему-то все смотрели на его живот, как если бы ждали, что он вот-вот сделает себе харакири.

– Что он сказал? – спросила Алёна у Марины, которая сидела вся красная. – Что он сказал?!

– Далее следует непереводимая игра слов, – ответила Марина, тихонько пыхтя от еле сдерживаемого смеха.

– Ну пожалуйста!

– Этот мальчик пожелал японцу однажды не найти кое-чего под своей ширинкой, так же, как он не нашел в карманах, – витиевато выразилась Марина.

Ага, так вот почему взгляды всех пассажиров так и липнут к означенному месту на брюках этого сына Страны восходящего солнца!

Самое смешное, что и Алёна теперь ничего не могла с собой поделать. Японец демонстрировал самурайскую выдержку еще две остановки, аж до площади Бастилии, но потом все-таки не выдержал и выскочил из вагона. Может быть, впрочем, он просто-напросто туда и направлялся с самого начала.

Через одну остановку вышли и Марина с гостьей, поднялись на поверхность земли и потащили свою сумку на колесиках в сторону большого арабского рынка, отовариваться на который, как выяснилось, ездит чуть ли не пол-Парижа, поскольку семь верст практичным французам не околица, а цены здесь на порядок, а то и два ниже, чем в супермаркетах, на небольших рынках и тем паче в частных лавочках.

– Честное слово, тут не какая-нибудь дыра, – сказала Марина, словно оправдываясь, что не повела Алёну покупать помидоры в фирменные продовольственные магазины. – Мы здесь даже нескольких известных актеров видели!

Поскольку Алёна – какая-никакая, а все же писательница! – и сама в родимом Нижнем предпочитала покупать фрукты-овощи на Мытном рынке, а не в супермаркете, к примеру, «Европа», где цены назначаются, такое впечатление, во время ночного бреда владельца, она с пониманием приняла оправдания и охотно составила Марине компанию в прогулке по арабскому базару. Морис остался нянчиться с Лизочкой, а девочки отправились искать приключений.

Ну и ничего особенного, между прочим, не оказалось на этом рынке. Никакой экзотики, какую Алёна наделялась встретить! Это вам не рынок в Марракеше или хотя бы в Агадире. Арабского здесь только что продавцы да нищие, которые, впрочем, ничего не клянчили, а сидели тут и там с видом терпеливого, даже философского ожидания. Нищие были все почему-то похожие: старики, как один, в черных бурнусах, сухие, словно залежавшиеся финики; один дедуля, правда, был в синем. Он сидел в самом центре рынка, и ему почему-то подавали чаще всех: наверное, оттого, что он был безумно экзотичен в этом своем бурнусе и повязке, прикрывающей лицо; вдобавок увешан множеством амулетов.