Дж. П Моннингер - Пойми и прости

— Кажется, я ошибалась в тебе там, в поезде.

— Как бы то ни было, есть люди, которым еще сложнее.

Спустя какое-то время лодка перешла на левую сторону реки, и один из рабочих, тощий мальчуган с выступающими передними зубами и в синем комбинезоне, на немецком попросил нас подвинуться. Как мне объяснил Джек, они собирались загружать молоко. Джек спросил, как его зовут, и мальчуган, улыбнувшись кроличьими зубами, сказал:

— Эмиль.

— Мы можем чем-то помочь? — спросил Джек и, встав, подал мне руку.

— Помочь? — переспросил Эмиль и рассмеялся.

Он крикнул что-то в окно каюты, и капитан, бородатый пузатый моряк, хрипло бросил что-то в ответ, но его слова утонули в звуках двигателя. Третий член экипажа, видимо старший помощник капитана, уже стоял в носовой части судна, готовясь бросить кому-то веревку. Покинув быстрые воды, баржа покачнулась. Эмиль шмыгнул к корме, наверное, чтобы перебросить веревку на другой конец судна. В сумраке мы разглядели лишь слабые очертания деревянной пристани рядом с глубокой, бесконечной пустотой.

Лодка замедлила движение, двигатель затих, и веревки со свистом рассекли темноту. Капитан что-то выкрикнул, кто-то ему ответил, и мы, дрожа от холода, увидели сотню, пять сотен серебристых канистр с молоком на пристани, которые ждали, пока их загрузят на палубу.

Мы наблюдали, как первые десять канистр погрузили на борт. Их перемещали на небольших поддонах. Эмиль направлял груз, пока старший помощник орудовал краном. Капитан не удосужился выйти из каюты, но мы учуяли запах его трубки, когда ветер донес дым до наших носов.

Пять или шесть человек помогали с пристани. Они в основном молчали, лишь иногда выкрикивая направления. Сие действие освещал яркий прожектор, возле которого скопился рой мотыльков, похожих на миниатюрных ангелов. Через некоторое время мы с Джеком стали помогать Эмилю погружать поддоны в нужном порядке. Было несложно, но очень долго, хотя с нами процесс пошел быстрее. Эмиль смеялся каждый раз, когда смотрел на нас. Старший помощник промолчал, а мужчины на пристани отпустили пару шуток о том, что парню наконец-то хоть кто-то помогает. Запечатанные канистры с молоком запотели от такого контраста температур: молоко, в отличие от воздуха, было теплым. Свет играл бликами на нашем серебристом грузе.

Расставив молоко, мы выгрузили огромную кучу пустых поддонов. Это было сложнее всего, и теперь Эмиль не хихикал над нашей помощью. Мы спускали под десять поддонов по крану. Сложив их в стопки на пристани, мужчины отвязали цепь и бросили ее нам.

— Моему деду это понравилось бы, — сказал Джек, перекрикивая рев двигателя, когда мы, покончив с работой, отчалили от берега. — Он сравнил бы это с тем, чем он занимался дома, на ферме. Он был хорошим фермером.

— Но теперь ведь у них есть грузовики, верно?

— Это точно. Может, они приверженцы старых методов. Вода — более дешевый способ перевозки вещей.

Мы стояли у перил и любовались природой. В основном пейзаж был темным и бесформенным, но кое-где виднелись домики с фонарями и иногда доносился лай собак. Под нашими ногами шумела вода. Прежде чем сделать вторую остановку, лодка разогнала группу лебедей, которые уплыли прочь, словно оригами, невероятно спокойные, белые и величественные.

Мы снова помогли Эмилю, поэтому работа не заняла много времени. В этот раз капитан вышел из своей кабинки и отпустил пару шуток в наш адрес, деловито держа трубку в руке. Он сказал, что нанял бы нас к себе на судно, а когда мы отчалили, он вернулся через пару минут со свежим хлебом, завернутым в газету. Вручил нам два длинных багета и маленькую масленку меда. Остальное отдал Эмилю и старшему помощнику.

Мы разломили хлеб пополам и начали макать его в мед. Этот вкус был похож на ночь и траву, что едят коровы. Похож на причал. Было безумно вкусно и сладко, и Джек, наклонившись, поцеловал меня губами со вкусом меда.

К тому времени, когда лодка вернула нас в исходную точку, было очень поздно, почти утро. Мы даже подружились с членами экипажа. Первый луч солнца осветил реку, придав ей золотое свечение. Это напомнило мне детство. Помню, как зимой приходила после катания на коньках или санках, и мир замирал, казался таким искренним, не таким, как всегда. И так же сильно, как тебе хотелось пойти домой и отогреться, было сложно покинуть улицу, попрощаться со свежим воздухом, ветром и свободой. Отправляясь домой, я всегда чувствовала себя предательницей, которая отвернулась от милого друга. Именно так я ощущала себя сейчас. Сойдя с лодки на твердую поверхность пирса, я почувствовала, как оставляю позади детство.