Дж. П Моннингер - Пойми и прости

— Спасибо, — сказала я Джеку, когда мы попрощались с экипажем.

Капитан снова пошутил насчет того, чтобы взять нас на работу. Он сказал что-то вроде того, что — я не уверена, что правильно перевела, — от нас больше толку, чем от Эмиля. Эмиль расплылся в своей кроличьей улыбке. Вот и все.

— Это была невероятная ночь.

— Мне нравится твой образ жизни, Джек.

— Тогда, — сказал он, — когда мы смотрели на Рафа с Констанцией…

Я остановилась и взглянула на него.

— Я знаю, что мы хотели сказать друг другу. Правда. Но я не хочу торопить события. Я не хочу тебе врать.

— Хорошо, Джек.

— Я без ума от тебя, Хезер.

— Я знаю. Я чувствую то же самое.

— Но я пока что не хочу произносить то самое слово. Это слишком легко и предсказуемо. Я хочу, чтобы все вышло само собой.

— Так вот какой ты внимательный, — сказала я и толкнула его плечом.

— Стараюсь.

— Тогда ты просто обязан купить мне завтрак.

— Наши приключения всегда заканчиваются завтраком.

Он взял меня за руку. Мы дошли до конца причала, а когда обернулись на крик ребят с баржи, поняли, что нас никто не звал, — это была лишь чайка, обманувшая нас.

12 июля 1946 года

«Я приехал в небольшой швейцарский лагерь неподалеку от Валлорба. Я безумно устал и едва стою на ногах. Один приятель посоветовал мне посетить крепость Коль де Жун. Сама крепость была вырезана из камня и служила защитой от вторжений. Этот приятель — тощий парень из Бруклина по имени Дэнни — сказал, что это настоящее чудо инженерного искусства. Мне нравятся подобные вещи, но сейчас мое сердце разрывается от тоски, и все, чего мне хочется, — это оказаться дома. Сумерки всегда напоминают мне о ферме. Мою душу отягощает груз, но я не знаю, как от него избавиться».

— Думаю, это примерно здесь, — сказал Джек, указывая на руины перед нами. Я ни разу не видела здания, которое подверглось бомбардировке, — по крайней мере заброшенного. Это было похоже скорее на скелет здания, которому совсем не удалось сохранить свою тождественность. Покойное здание, лишь оболочка чего-то, что некогда дышало жизнью, а теперь лишь бездыханно лежит, разбросав потроха. Если бы Джек не следовал записям из дневника деда, если бы мы не спросили дорогу у тысячи прохожих на французско-швейцарской границе, мы никогда не нашли бы это место. Близлежащий лес охватил значительную часть каменной кладки и чугунные прутья, которые, по-видимому, служили для того, чтобы покрывать крышу. Березы, все еще молодые, отбрасывали пятнистую тень на бугристые реликвии фабрики. Со стороны Альп дул прохладный ветерок. Раф и Констанция отправились в Испанию на джазовый фестиваль. Мы с Джеком остались вдвоем.

— Значит, он остановился где-то здесь?

— Да. Он описывал разбомбленное здание. Он писал, что сильно истощен. У него на сердце лежал груз.

— Ты ведь тоже это чувствуешь, верно? Здесь происходили ужасные вещи.

Джек кивнул. Его глаза тщательно сканировали пейзаж, пока он пытался понять, что именно произошло. Он присел рядом с грудой кирпичей и перевернул несколько в поисках имен, подсказок об истории здания.

— Что это за здание? — спросила я, осторожно ступив на старую разбитую дорожку. Казалось, хуже состояния просто не бывает.

— Веревочная фабрика. Мой дедушка рассказывал, что здесь, в сгоревшем здании, жили три семьи. Он поделился с ними своим провиантом, а они дали ему кофе. Тогда это считалось роскошью. Скорее всего, этот кофе был краденым, но он не стал им ничего говорить. В дневнике он написал, что кофе был черный и ужасный на вкус, но они подавали его с такой гордостью, что пришлось сделать вид, будто ему нравится.

— Ты и правда любил дедушку. Это видно в каждом твоем действии.

— Он был добр со мной. Он понимал меня как никто другой.

— Как он пришел к решению приехать сюда?

— Честно, не знаю. Думаю, он просто хватался за любую возможность. Бродил пешком, садился на любой поезд или судно. У меня нет полного понимания, как именно он перебирался от места к месту, потому что он не всегда писал о своих передвижениях в дневнике. Может быть, он просто хотел увидеть, что война сделала с миром. Он просто направлялся домой, но я не знаю, как именно он строил свой маршрут.

Джек стоял и толкал кирпичи носком ботинка.

— Думаю, мой дед пробыл в Берлине как минимум неделю. Мне кажется, он нашел его ужасным и в то же время потрясающим. Всё, каждая частичка жизни, требовало переосмысления. Нельзя было просто вернуться к старой жизни, к старым понятиям. Просто нельзя. Он постоянно повторял это в своем дневнике.