Елена Арсеньева - В пылу любовного угара

– Мне хочется убить его, – сказал Петрусь некоторое время спустя, когда они лежали, утомленные любовью и пресыщенные счастьем, которое рухнуло на них так внезапно и так болезненно. – Я даже не пойму, отчего сильнее ненавижу его: оттого, что ты любила его, или оттого, что он олицетворяет собой весь прошлый советский мир, который разрушал и уничтожал все, что я привык любить, за что молился и чем жил.

– Я не любила его! – возмутилась Лиза. Впрочем, не слишком сильно, потому что наконец-то выпала ей возможность оправдаться. – Я его ненавидела. Я убежала от него в одном купальнике.

– В чем?! – от изумления он приподнялся на локте.

– В купальнике, – мрачно усмехнувшись, повторила Лиза. – Помнишь, когда ты вывернул вещи из саквояжа, оттуда выпал мой мокрый купальник, черный такой? Ты еще на него очень удивленно глядел?

– Помню, конечно. И что?

– Да то. Я сделала вид, что пошла купаться. Там, около лесного дома, где я жила, было озерко. Туда я ходила купаться. В халатике и тапочках. Это мне разрешалось: ну кому бы в голову взбрело убегать в лес в халате, купальнике и тапках? Но мне ничего другого просто не оставалось. Я ненавидела Баскакова, который принуждал меня… Понимаешь? Они с Фомичевым разыграли меня, как вещь, как Ларису Огудалову разыграли Кнуров и Вожеватов. Помнишь «Бесприданницу»?

– Пьесу Островского? – уточнил Петрусь. – Помню. Но почему? И кто такой Фомичев?

– Фомичев был хозяином того дома… Сначала Регина, потом Фомичев, потом Баскаков…

– А Регина-то кто такая? – совсем запутавшись, спросил Петрусь.

– Давай я расскажу все сначала, – устало вздохнула Лиза. И снова вздохнула – потому что не представляла, как уместит все случившееся с ней в коротком рассказе. Но надо попытаться…

– Мы с мамой жили в Горьком. Она была знаменитая портниха, такая знаменитая, что от клиенток отбою не было, даже из Москвы приезжали. Мы очень хорошо жили, у нас все было, ни в каких очередях никогда не стояли… Потом мама умерла. У нее были почки больные, ну и во время одного из приступов отказало сердце. Я училась в педагогическом институте и после маминой смерти жила на то, что продавала вещи. Очень трудно стало потом, когда все продала. Работать в школе мне никогда не хотелось, но что делать… Тоска меня брала просто страшная! И вот перед самой войной одна подруга, Регина Самойленко, позвала меня поехать с ней в Киев, в гости к ее родным. Она ко мне очень хорошо относилась. Я думала, по дружбе, а оказалось, она в меня была влюблена.

– Как так? – растерянно спросил Петрусь.

– Да так, – хмыкнула Лиза. – Оказывается, у женщин так бывает, и у мужчин тоже. Влюбляются друг в друга – ну, между собой.

– Про мужчин я знаю, у нас двое таких было во Львове… – буркнул Петрусь. – Жуткая картина!

– Да уж. И вот в Киеве она мне призналась, так сказать, в любви. Я от нее бегом убежала и тут же взяла билеты на поезд – домой ехать. А на другой день – война! И наш поезд разбомбили. Я не могу даже вспоминать об этом, сразу слезы подступают… – У нее и сейчас перехватило горло. – Я выскочила из вагона с чемоданчиком, он раскрылся, и я, как дура, стала запихивать в него вещи, а кругом – ужас, настоящий ад! Вдруг какой-то мужчина схватил меня за руку, потащил куда-то! И мы побежали, просто подальше от поезда, от бомбежки побежали. В лес. Я тот чемоданчик с остатками вещей тащила, а в нем только халатик, купальник и тапки остались. Смех! Сумка с документами пропала, все пропало, а я эти глупые вещи тащила… Фамилия того человека была Фомичев. Оказывается, он жил в деревне… то есть не то что в деревне, а в лесу даже, очень уединенно, в домике на берегу озера. И от того места, где поезд разбомбили, туда было километров пятьдесят. Мы их прошли за три дня. Он меня привел к себе, а я совсем больная была, как бы сумасшедшая. Столько страшного повидала! Когда мы пришли, со мной что-то сделалось от усталости и потрясения – ноги отнялись, левая рука не двигалась. Фомичев меня лечил, за что спасибо ему огромное. Мы жили одни посреди леса. У него были огромные припасы продуктов, у Фомичева. Иногда только в деревню ходил – узнать, как дела. Это не очень далеко от Мезенска, километров пятнадцать. Но кругом озера и болота, надо тропки знать. Немцы туда не совались, боялись болот, которые даже зимой не промерзали. Полгода я почти не вставала с постели. Потом Фомичев начал меня в бане парить и хлестать можжевеловыми и еловыми вениками, и это помогло – как массаж подействовало, что ли. Мне стало лучше. И вот когда я уже начала ходить, он ко мне пристал.