Гарольд Роббинс - Куда уходит любовь

Я резко повернулся к своему адвокату.

– И вы позволите им таким образом провести нас? Мой адвокат наклонился к судье.

– Я невыразимо потрясен таким поступком со стороны мистера Гордона, – сказал он. – Хочу заверить вашу честь, что это полностью противоречит соглашению, которое я заключил с ним не далее, чем вчера.

И тут я взорвался.

– Да черт с ним, с соглашением! – заорал я. – Мы возвращаемся тогда к самому началу и начинаем всю борьбу заново!

Мой адвокат схватил меня за руку и посмотрел на судью.

– Разрешите мне переговорить с моим клиентом, ваша честь?

Судья кивнул, и мы отошли к окну, повернувшись спинами ко всем присутствующим.

– Вы понимаете, что это значит? – прошептал он. – Вы публично признаете, что ваша жена обманывала вас, когда вы были за морем?

– Ну и что? Пусть весь город знает, что она трахалась по всему Сан-Франциско от Чайна-тауна до Пресидио!

– Перестаньте думать о себе, Люк. Подумайте о дочери. Вы понимаете, что это значит для нее? Ее собственная мать считает ее незаконнорожденной!

Я уставился на него.

– Она не посмеет.

– Она это уже сделала.

Его довод был неопровержим. Я лишился дара речи. С другого конца комнаты донесся голосок:

– Папа, лови!

Почти автоматически я наклонился поймать мячик. Даниэль кинулась с другого конца комнаты и прыгнула мне на руки. Я поднял ее. Она хохотала, и ее глазенки сияли.

Мне захотелось что было сил прижать ее к груди. Нора лгала. Она должна была так поступить. Что-то внутри меня говорило, что Дани моя дочь.

Я огляделся. Я видел судью, его секретаршу, Харриса Гордона и Нору. Все они смотрели на нас. Все, кроме Норы. Взгляд ее был устремлен куда-то поверх моей головы.

На ее лице я увидел тонкую улыбку и почувствовал тошнотную слабость. Мне стало ясно – я потерпел поражение. Мой адвокат был прав. Я не мог так поступать. Я не мог причинить боль своему собственному ребенку.

– Что нам делать? – шепнул я.

Мой адвокат с сочувствием посмотрел на меня.

– Дайте мне поговорить с судьей.

Я стоял с Даниэль на руках, пока он беседовал с судьей. Через несколько минут он вернулся ко мне.

– У вас будет четыре уик-энда в год. И два часа каждое воскресенье, если бы переедете в Сан-Франциско. Это вас устраивает?

– А у меня есть выбор? – горько спросил я. Он еле заметно покачал головой.

– О'кей, – согласился я. – Господи, как она должна меня ненавидеть!

С безошибочным детским инстинктом Даниэль догадалась, о чем я говорю.

– О нет, она не так к тебе относится, папа, – быстро затараторила она. – Мама любит тебя. Она обоих нас любит. Она мне говорила.

Я посмотрел на ее мордашку, такую серьезную и полную страстного желания, чтобы все так и было, и сморгнул, чтобы смахнуть неожиданно выступившие слезы.

– Конечно, дорогая, – успокаивая ее, пробормотал я. К нам подошла Нора.

– Иди к мамочке, дорогая, – позвала она ее. – Нам пора ехать домой.

Даниэль посмотрела на нее, а затем снова на меня. Я кивнул, когда Нора взяла ее на руки, глядя на меня с каким-то странным торжеством.

Такое же торжество было у нее в глазах, когда она заканчивала скульптуру, над которой долго трудилась. Нечто, с чем она боролась, чтобы подчинить своей воле и придать определенную форму. Внезапно я понял, что для нее значила Даниэль. Она была для нее не столько ребенком, сколько предметом, который Нора создала.

Она спустила Даниэль на пол, и, взявшись за руки, они направились к выходу. Когда Нора распахнула двери, Даниэль оглянулась на меня.

– Папочка, ты тоже пойдешь домой? – спросила она.

Я покачал головой. Слезы кипели у меня на глазах, я почти ничего не видел из-за них, но все же выдавил из себя:

– Нет, дорогая. Папа должен остаться здесь и поговорить с этими хорошими людьми. Мы увидимся с тобой попозже.

– О'кей! Пока, папочка!

Дверь за ними закрылась. Я оставался лишь столько времени, сколько потребовалось для подписания всех необходимых бумаг, затем на поезде добрался до Ла Джоллы и, поднявшись на борт, напился.

Прошло не меньше недели, прежде чем я протрезвел настолько, что осознал положение дел.

Купив билет, я сдал багаж, и мы пошли пропустить по коктейлю. Несмотря на время суток, тут было полно народу. Мы заняли маленький столик, и я заказал два «Манхеттена».

Коктейль был что надо. Холодный и не очень приторный. Я посмотрел на Элизабет. Чувствовалось, что она устала.

– С тобой все в порядке? – спросил я ее. – Я не должен был позволять тебе ехать сюда.