Дмитрий Вересов - У Терека два берега…

– В смысле? – переспросил Теймураз.

– «Таймс» пишет, что племянники Доку Бароева, Руслан и Теймураз, являются известными полевыми командирами…

– Читай больше этой ерунды! – рассмеялся Руслан. – Журналисты все врут.

– Да мы туда, – Теймураз сделал ударение на слове «туда», – мы туда как на сафари ездим, федералов пострелять, лечиться ездим в Турцию, а живем на Москве…

– Основной бизнес все-таки здесь, – подтвердил Руслан.

Их подозвали к отцу. Он стоял с дядей Магомедом, с Беном Хобардом и еще какой-то женщиной – явно европеянкой. Та им и переводила.

– Познакомься, Айсет, это Астрид Гранов-ски, твой новый босс, – весело сказал Бен Хобард. – Для тебя новость, что отец запродал тебя в Си-би-эн-ньюс?

Эти слова ошеломили Айсет… А как же учеба? А как же Джон?

Но она не произнесла этих мыслей вслух. Ее уже научили скрывать эмоции.

– Ты теперь будешь работать, девочка, – сказал отец. – Разве ты не мечтала иметь собственную программу новостей на всемирно известном телеканале? Но для этого сначала нужна небольшая… – Он щелкнул пальцами, припоминая правильное слово, – небольшая стажировка…

Вот так сюрприз… А как же Джон?.. До чего же она все-таки баба! Ей дают работу на Си-би-эн-ньюс, в ее московской редакции, а она еще сомневается.

Но в семье Бароевых решения принимают мужчины. И отец уже все решил. А она, Айсет, всего лишь маленькая фишка в его игре. Он ее ставит на поле Си-би-эн-ньюс и при этом выигрывает какое-то пространство или качество...

– Я очень рада, – сказала Айсет, пожимая руку Астрид.

Холодная баба. Вся изо льда. В двадцать восемь лет стала руководителем восточно-европейского отдела Си-би-эн… Айсет читала о ней, когда писала реферат по телевизионному менеджменту.

– Она не любит нас, но главное, за что ее сюда и поставили, – она не любит русских, – сказал отец, – так что пользуйся этим и играй на поле нашей общей нелюбви…

– Это часть твоего бизнеса, отец? – спросила Айсет.

– Да, дочка, все бизнес, и как видишь, даже дети становятся его неотъемлемой частью.

– Что я должна делать? – спросила Айсет.

– Тебе скажут, – ответил отец, – будешь выполнять просьбы – мои и дяди Магомеда…

Подавали шампанское.

– Куда здесь ходят? – спросила Айсет.

– Москва большой город, – ответила Астрид, – больше Парижа.

– В Париже я была маленькой девочкой и ходила только на обязательные школьные экскурсии – и еще в Диснейленд.

– Тогда тебе понравится Москва, – уверенно сказала Астрид.

– А ты… а тебе уже нравится? – спросила Айсет, слегка запнувшись на быстром «ты»…

– Нормально, – ответила Астрид, – везде все то же самое, что в Нью-Йорке, что в Лондоне, что здесь. Тусовка амбициозных полупрофессионалов, мнящих себя гениями в интерьере модных клубов… везде все одно и тоже.

Астрид секунду помолчала, а потом спросила, поглядев прямо в глаза:

– А у тебя есть друг?

– Есть, – ответила Айсет, – он программист, у него своя фирма…

– Он русский или чеченец?

– Ни то и ни другое, он белый англичанин…

– А-а-а, – как-то неопределенно протянула Астрид.

«А у самой-то у тебя друг есть?» – чуть не вырвалось у Айсет.

О работе они говорили уже на работе.

Офис московского отделения Си-би-эн находился на Тверской, почти возле кафе «Московское», на последнем нырке бывшей улицы Горького к Манежной и к Кремлю.

Астрид была в ярко-зеленом свитере и кожаных джинсах. «Хорошая фигурка, – отметила про себя Айсет. – Ей бы не медийным бизнесом, ей бы школой шейпинга руководить! И миллионом любовников!»

А вообще, интересный разговор у них получился. И неожиданно – достаточно откровенный.

Вопросов было два.

Что показывать? И почему это должна делать именно она, именно Айсет?

На первый вопрос поначалу стала отвечать сама соискательница. Работодательница же молча сидела в своем стандартном офисном кресле, слегка раскачивалась и слушала, соединив под подбородком пальцы обеих рук.

– Что показывают о России на Западе? – говорила Айсет. – По всем программам идут три сюжета: нищие солдатики в Москве попрошайничают, выпрашивают сигаретку – это как бы столица России, потом убогие бабы на фоне фиолетового дыма из заводских труб стирают в реке заскорузлые кальсоны – это русская провинция, и еще, естественно, – боевые действия в Чечне, вертолеты, пушки, танки, спецназовцы… И так изо дня в день. Других сюжетов нет. Почему? – Айсет задала вопрос и, видя, что ее новая босс-вумэн не спешит с ответом, стала развивать тему самостоятельно: – Потому что телевидение, если это настоящее коммерческое телевидение, должно предугадывать желание зрителя и показывать ему то, что он хочет видеть. Если мы хотим показать правду о России – а правда будет разная и противоречивая, потому что Россия большая и в ней происходит много всякого, – то эта разносторонняя информация не особо нужна западному зрителю, поскольку является для него лишней, избыточной, не имеющей непосредственного касательства к его жизни. В этом смысле, новости из России мало чем отличаются от новостей из какой-нибудь Буркина-Фасо или Восточного Тимора. Однако у целевой аудитории новостных программ, то есть у старшего и среднего поколения, за долгие годы выработался более или менее соответствующий действительности образ врага, страшной угрозы, исходящей с Востока, из Москвы, из Кремля. Теперь этот образ, в целом, не соответствует действительности, и зритель умом это понимает, но подсознательно все равно сохраняет и страх, и недоверие, и неприязнь к России. Нашей аудитории психологически комфортно видеть бывшего врага убогим, слабым, нищим, бестолковым, – словом, таким, которого можно жалеть или презирать, но уже не надо бояться. Материал иной направленности не проходит в первую очередь потому, что Европа и Америка не любят вспоминать свой страх… Это так?