Василий Добрынин - Станкевич

Кушали блинчики гость и хозяйка, дом наполнялся домашним уютом. Потемкин, пока не казалось тревожным молчание, поискал глазами, вдоль стен, побродил по ее работам.

— Там что-то есть интересное?

— Да, Люда, конечно. И вот, например, что именно. Мы, в общем-то все, тяготеем к стабильности. Так? К постоянству: чтобы как можно меньше нам приходилось чего-то менять… Верно?

— Верно, — соглашалась она с интересом.

— И терять — особенно! А человек способный творить, убеждает меня — заблуждаемся!

— Я убеждаю?

— Конечно! А кто художник? Если бы ты застывала в таком постоянстве, мир не увидел бы в этих работах нового. Была б из картинок одна, или несколько, но — похожих. И все! Если бы ты видела мир, как однажды привыкла. Кошмар, как все было бы просто и пресно! А ты каждый день видишь мир по другому: и внутренний и окружающий.

— Убеждаешь. Да, так должно быть…

— Ну, так зачем тогда спорить? Соглашайся и улыбнись. И тогда поймешь, Люда, можно понять… — потерял он, кажется, верное, слово. Он к слову внимателен, знала она. И поэтому мог быть внимательным к людям».

— Что? — едва слышно спросила она, — Понять…

— Что и потери, Люда… Что их не надо бояться! Они естественны. Ну, это же можно понять, Люда? Можно! Ну, ты ведь — художник…

— Это ты мне нарисовал себя? Нас, Потемкин? Я правильно поняла?

— Правильно.

— «Естественны»?... Так убедительно просто…

— Но, придет завтра, как приходило когда-то и позавчера: когда мы не знали друг друга.

— Понять это можно, так и окажется. Пережить я не знаю как?...

— Сейчас ты немного потеряна, я это вижу. Я понимаю тебя, поэтому, промолчать не вправе. Иначе, с моей стороны, это все — баловство. Похоже ли это на баловство? А пережить — я подскажу тебе, как пережить...

— У меня ощущение, знаешь, какое-то, как предчувствие…

«Предчувствие?!» — встрепенулся Потемкин, и, скрыв тревогу, продолжил:

— И так же придет послезавтра. Больше, чем послезавтра — потом… И меня уже нет у тебя, как не было, в недалеком пока еще, позавчера! Все продолжится дальше, естественным ходом, продолжится жизнь. Так было, и так же будет! Я не понимаю тревоги, Люда?

— Ты хочешь уйти?

— Мне надо, Люда.

— Я тоже не понимаю тревоги…

«И правильно, нет ее!» — хотел подбодрить Потемкин.

— Но не могу с ней справиться, — боль она тоже скрывать умела, да так же мог видеть ее Потемкин.

— Люд, — сказал он, и приблизился к ней. — посмотри, — сказал он, склоняясь так, чтобы глаза могли быть напротив. — В глазах не увидишь выдумки, но они могут выразить то, чего не нашлось в словах. Ты видишь, но там же ведь все хорошо? Видишь, Люда!

Ответом, в упор ему, был взгляд:

— Пусть придет послезавтра, потом… И меня уже нет у тебя, как не было позавчера! Пусть будет как хочешь, как надо, Потемкин! Я уступаю, согласна…

Губы неловко, спонтанно припали к его губам. Она отстранилась, и смежив веки на миг, не спрятала глаз от Потемкина:

— Пусть будет, но только ты не уходи сегодня…

Таял, сопровождая слова ее, взгляд напротив. Потемкин, как два крыла, бережно, положил ей на плечи руки и сам нашел ее влажные и горячие губы.

***

Припозднился со службы сегодня ротный. Такое, к концу дня впечатление оставалось, что либо сделал не все, либо — не то, что надо… «Так, — думал он, — патрули на маршрутах, старшие экипажей и патрулей, командиры отделений, и два командира взвода — о, боже, их так, между прочим, немало! Чего я волнуюсь? Все, каждый из них: от сержанта до капитана, свое дело знают! Домой, брат, домой пора, пан майор!».

Опустив в карман руку, ротный нашел ключи от своей машины. И зазвонил телефон. «Кто назовет меня, — думал ротный, — умным, если я возьму трубку?» Он мог бы не брать. Но взял.

— Шатунов! — сказал он.

— Евдокимов! Ты, вот что, подай-ка Потемкина мне! Он сейчас же на службе? Я знаю!

— А-аа, не могу, подполковник…

— Майор, не шути! Стал бы я понапрасну тебе тарабанить?

— Да, нет. Я же знаю, что нет…

— Так в чем дело?

— А нет его, понимаешь, на службе.

— Потемкина нет? Не смеши!

— Совсем нет, Владимир! Я его отпустил…

— На часы, Валентинович, смотришь? Мы с тобой сколько времени потеряли! Значит, я позвоню домой.

— Владимир Иванович? Как? Да Вы что?...

— Валентиныч, да что значит «Что»?

— Так ведь времени — десять! Поздно…

— Смеешься? А человек собирается в розыск! Жена, если он раньше чем в десять домой придет — удивляться должна!

— Да его же, Иванович, его дома нету…