Василий Добрынин - Станкевич

А потом его губы припали: как это назвать — края, или может, вершины бедер? Ниже талии.: где выступают верхние косточки бедер, которых стесняются, кажется, женщины… Они получались в вершинах больших углов ромба, справа и слева, у живота… От них, как от широкого основания восхитительной пирамиды, грея дыханием плоский хевсурский щит женского живота, губы мужчины двинулись к главной вершине, вниз…

Стон затаенный, едва различимый, сорвался с прикушенных губ Людмилы, исчез в пространстве.

***

— Спецзадание, да? — уточнил Евдокимов, — Шатунов тебе не пенял?

— Нет, пока что, — ответил Потемкин.

— Ну, да, ты же их приучил, на тебя не пенять! Ты выборку брал из ИЦ. Помогла?

— Да, помогла.

— Да? И как тебе Лена?

— Нормально… — не уловил Потемкин.

А Евдокимов молчал. Потемкин поднял взгляд, и встретился с ним.

— Ты же, — сказал Евдокимов, — хочешь ко мне на работу! Ну, бог с ним, Евдокимовым — ты хочешь в розыск. Так?

— Так. Конечно…

— Ну и, когда же поставишь крест на своих нездоровых привычках! Ты где сейчас, а? Ты здесь? «Нормально» — ты это о ком? Я о ком тебя спрашивал, ты отдаешь отчет? Вопрос вовсе не обязательный, но…

— О ком?

— Куликова Елена, — ИЦ, оператор, — о ней я спросил. А ты?

— Извините…

— Я тебя третий день не вижу? Выборка, — это серьезно! Что делал? Готов рассказать?

— Да, готов.

Евдокимов выслушал.

— Сколько всего адресов у тебя?

— Тринадцать.

— Число нездоровое. Бог с ним! Ты все проверяешь?

— Нет. Я убрал область и пригород.

— Так. Ну, и, понятно: старушек и малолеток. Понятно!

Потемкин все рассказал.

— Так и думал, примерно. Что ж, возьмем первое… Видишь: анатом. А это нам интересно? Да, безусловно! А кто может лучше, чем мы картошку, раскраивать трупы? Потемкин, а по мотивам ты проходился?

— Да.

— Говори.

— Пара они, на мой взгляд, негармоничная…

— Как это так?

— Ну, он захудалый такой. А она у него — кровь с молоком!

— Ну и что? Ты, если хочешь сказать, говори.

— Она хочет, Владимир Иванович, а он — не может…

— Ты по себе это судишь? Ну, бог с ним! И что?

— Как что? Революционная ситуация!. «Верхи не могут, низы не хотят»! Такого не может быть долго.

— Кажется, я приехал, Потемкин!

А тут телефон тарабанил:

— Да занят я, занят! — сказал подполковник, — зайдешь через девять минут!

— Так, — Евдокимов опять был с Потемкиным, — что у нас во втором случае? Негармоничная пара?

— Да, более чем! Потерпевший — уже не один! И подруга, я сам ее видел, ждала, всю жизнь. А им — сорок пять! И — ремонт в доме! Она, я так понял, они… ждали всю жизнь, друг друга!

— Прекрасно!

— А он был женат. И жена — гуляла со всеми, напропалую!

— Не дай бог! Не дай бог, а ты бы такую, Потемкин, убил?

— Я?

— Да. За это убил бы? И порубил на части?

— А, разве это логично?

— Что?

— На меня ссылаться? Я — один человек; там — другой!

— Нелогично! И верно ты смотришь, — зацепки там есть. И мотивы реальные — могут быть! Это надо работать. А как ты теперь это видишь? Мне их сюда вызывать и колоть? Дескать: «Вот, опер мой накопал: Вы же с Эллой договорились! Мы все видим, все знаем! Договорились, убили, гады! Ремонтик теперь вон, в разгаре, следы заметаем…». Ты так это видишь, Потемкин? Да, может быть, даже и так, — но ты был там. И ничего не сделал! Зачем же ты был? Ты наследил там, и провалил оба адреса. Это понятно?

Потемкин увидел весь мир по-другому. Все понял, и попросил:

— Владимир Иванович, я через три дня приду, хорошо? Сам приду. Или Вам позвоню, еще можно?

— Тридцать первого, до двадцати трех, — еще можно… Все ясно?

— Спасибо. Все ясно!

***

«Тридцать первого?» — не паниковал Потемкин, — Сроки в три дня — оптимальные, кажется, да, в милиции? Вот и Кобзарь мне три дня назначал!»…

С этого и начиналось. Но разве жалел Потемкин?

«Была б цель.! — думал он. Вспоминал он. Он слышал однажды, — А бомбы найдутся. С бомбами, главное — возвращаться нельзя! Детонация при посадке — взрыв. И бомбы, и самолет и летчик — все улетает в небо, при той, бесполезной посадке!».

«Так, с ними я был… — вспоминал он мужчин и женщин, с которыми был, и рассказал Евдокимову, — Значит, мне остается, чтобы не сжечь понапрасну бомбы…».

Худшее оставалось — идти к БОМЖам! К стае -несчитанной, безликой, неопределенной... Но так было надо! Истину, если она там есть- там и нужно искать. Не кому-то искать — ему…

Из-за того, что там найти невозможно: «Стая безликая, дым без огня!» — говорили, и капитан-участковый, и сам Евдокимов — и осталось, по сей момент, преступление нераскрытым. Убит человек, и никто, ничего не знает! Потемкин, давай!