Людмила Бояджиева - Семь цветов страсти

… - Дорогая, я все уже решил, — сообщил вечером по телефону Эрик. — Нашу дочь зовут Дикси. Дикси Девизо.

— Хороша, до неприличия хороша! — хмурилась Сесиль, с плохо скрытой радостью глядя на вертящуюся перед зеркалом внучку. Ей следовало изображать строгость в угоду Маргарет — матери Эрика, прибывшей как и она в Женеву к празднованию шестнадцатилетия Дикси. Платье для торжества Сесиль привезла из Парижа и теперь ясно видела, что несколько просчиталась.

— Девочка так быстро растет… Пат сообщила мне все размеры… Но ведь юбку можно немного отпустить… — неожиданно для себя стала оправдываться Сесиль под осуждающим взглядом Маргарет Девизо — шестидесятилетней маленькой сухой дамы, державшейся с королевской чопорностью. Маргарет, вдовствующая два десятилетия, боготворила сына и до сих пор не могла смириться с его женитьбой на парижской фиглярке. Маргарет считала, что быть кокетливой, красивой, а тем паче — актрисой — недопустимая вульгарность, для женщины высшего общества. Сразу же после свадьбы сына Маргарет демонстративно покинула Женеву, поселившись вместе с сестрой в фамильном имении своего отца на севере Швейцарии.

Теперь в доме Эрика хохотали, галдели, резвились, пренебрегая всякими приличиями уже трое Алленов — вертушка Пат, ее легкомысленная мамаша Сесиль, подкрашивающая седину, очевидно, лиловыми чернилами, и длинновязая, абсолютно невыносимая внучка. В роде Девизо дурная наследственность. Девочке всего лишь шестнадцать, а выглядит совсем невестой — деревенской невестой. Налитая грудь, румянец во всю щеку, возмутительно пухлые, словно зацелованные губы, которые она постоянно облизывает. А ноги?! Неужели настали времена, когда длиннющие ходули, растущие чуть ли не от ушей, считаются главным достоинством женщины, бесстыдно выставленным напоказ?

— Разумеется, платье мало, — категорически отрезала Маргарет. — И, на мой взгляд — чересчур кричаще. Ведь Дикси гимназистка, а не… а не молочница. Этот бьющий в глаза цвет, обнажение руки… Не знаю, как у вас там в Париже… На мой взгляд, появляться в таком виде перед сверстниками совершенно недопустимо. Да у нее же все колени наружу!

— Маргарет, (Дикси называла бабушек по именам) персиковый — любимый цвет Сезанна! А расклешенная юбка сплошное очарованье, в ней так и хочется танцевать… Тем более мои колени все уже видели. И даже выше. — Дикси воинственно задрала подбородок. — Сейчас одна тысяча девятьсот восемьдесят первый год! Весь мир носит мини, а на спортивных занятиях мы и вовсе ездим почти голые по бульварам. Да, да — на велосипедных тренировках — вот в таких крошечных трусиках!

— Дикси! — Маргарет гордо поднялась. — Ты забываешь с кем говоришь и к какому кругу относишься. Возмутительное нежелание уважать себя и свое достоинство… Я позову Эрика — он умеет напомнить членам своего семейства правила приличия и принятого в хорошем обществе тона.

— Тогда уж сообщи отцу, Маргарет, что в мире — сексуальная революция! И ни где-нибудь в трущобах или у коммунистов, а прямо здесь — в нашем аристократическом обществе! — Дикси дерзко повернулась на каблучке и плюхнулась в кресло, так что вспорхнул шелковый подол. Увидав крошечные кружевные трусики, Маргарет застонала:

— О, мой бедный, бедный мальчик!

К этому времени Эрик почти смирился со своим поражением. Избрав имя дочери, он воспроизвел латинскую фразу; складывающуюся из созвучия с фамилией: Dixi de visu, что означало «высказался в качестве очевидца». Латынь и многозначительность считались слабостью Эрика особенно в вопросах, касавшихся его происхождения. Девочке, носящей такое имя надлежало проявлять серьезность, ответственность и сдержанность, как формулировкам обвинительной речи прокурора. Но Дикси была возмутительно легкомысленной и беззаботной. Вместо скромной, преданно заглядывающей отцу в глаза девочки, в доме росла смазливая вертихвостка, всеми силами избегавшая отцовских наставлений и, кажется, даже посмеивающаяся над ним.

— …Да посмотрите на нее! — картинно хватался за голову отец, указывая на Дикси матери и двум бабушкам, собравшимся на семейный совет. — Разве можно такую пускать на сцену?! Это же, это же… — он заикался, растеряв все слова, приличествующие в дамском обществе… — За банковской конторкой по крайней мере ног не видно… И я еще не слышал, чтобы кого-нибудь из моих служащих изнасиловали на рабочем месте!

— Еще бы, ты специально отбираешь плоскогрудых старых дев, дабы подчеркнуть, что в твоих банках не намерены отвлекать внимание клиентов пустяками, — тихо заметила Пат.