Людмила Бояджиева: Семь цветов страсти

— Это вы не можете назвать, Руффо, потому что умеете смаковать всякие тонкости. Обычный же зритель видит то, что ему показывают. А показывают ему голую бабу, которую остервенело трахает извращенец. Простого зрителя не волнует, что извращенец — фашист, его партнерша — представительница низшей расы неарийского происхождения, а заливающая ее лицо клейкая жидкость вовсе не сперма, а крахмал. Зрителю, в конце концов, лишь досадно, что оператор-кретин, не снял все как следует, крупным планом.

Молодые мужчины, представлявшие технический состав «группы слежения» одобрительно зашумели. Квентин молчал и Заза понял, что близок к победе — продюсер почти на лопатках.

— Эй, в будке, поставьте-ка нам «Берег мечты»! — Шеф примирительно обнял бывшего боксера. — Ну признайтесь, дружище, неужели вас не волновала вся эта романтическая дребедень в прекраснейшие годы цветущей юности? Э-эх! Ведь есть, старина, что вспомнить!

На экране замелькали титры и зазвучала мелодия, ставшая после выхода фильма шлягером. Под «Берег мечты» танцевали на всех материках, обнимались в жарком томлении бесчисленные парочки и в памяти каждого, сидящего в зале, нашлась, наверняка, приятная картинка «озвученная» любимой мелодией.

Шеф закурил, давая тем самым «зеленый свет» остальным, измученным воздержанием и необходимостью выходить в коридор. Курение в зале считалось привилегией руководящей тройки, но сейчас все почувствовали, что настал час свободы и единения. Возможно это обстоятельство подняло градус эстетического удовольствия — в знаменитом эпизоде фильма — сцене первой встречи его героев, посыпались дружные хлопки.

Дикарка, выросшая в джунглях, встречает американского парня, открывшего ей тайны цивилизации и человеческой любви. Исполнявший роль Джимми Алан Герт — бронзовый от загара с атлетическим торсом и копной выгоревших жестких вихров — застыл в немом восхищении: под струями водопада, падающими в лесное озеро, резвилась юная богиня в компании барахтающихся волчат.

У парня, держащего наготове ружье и матерого волка, притаившегося в тростнике, совершенно одинаковое выражение желтых глаз. И очень похоже, по звериному, облизывает он пересохшие губы. Дикарка настороженно озирается, видит чужака и на экране появляется бездонная синева невероятных глаз. Испуг, восторг, предчувствие чего-то неведомого, огромного озаряет прелестное, покрытое россыпью водяных брызг лицо. Дрожа всем телом девушка делает пару шагов навстречу поднятому ружью и из ее груди вырывается протяжный, жалобный вой…

— Что ни говорите — это актриса! А как она умирала в финале… — тихо обронил Сол, но его расслышали все. — Я тогда просто не мог оторваться от объектива, хотелось снимать ее непрестанно. Такое, честно говоря, со мной бывало редко, хотя моя камера нагулялась по звездному небосклону.

— А главное, — подхватил Шеф. — Подчеркиваю: главное! В Д.Д. есть то, что прежде всего необходимо для нашего замысла. — Заза сделал интригующую паузу и в полной тишине, сжав ладони так, будто собирался читать молитву, произнес с неожиданным трепетом: — Эта женщина принадлежит к редкой породе — она из числа одержимых, помеченных знаком Большой любви!

«…И вот теперь мы все должны постараться поэффектней убить ее…» — мысленно завершил он свою речь и как-то вдруг сник, тяжело опустившись в кресло.

Обмякшее тело свирепого Зазы казалось маленьким и беспомощным, из груди вырвался скорбный вздох. Руффо застенчиво отвел глаза от поверженного Шефа и кивнул стоящему наготове секретарю:

— Досье на мадемуазель Дикси Девизо. Подробное и поскорее.

На исходе декабря 1965 года в Женеве родилась девочка. Доктор Эванс — владелец маленькой частной клиники, отправился домой лишь в шесть утра, убедившись, что ни его пациентке, ни малышке, спящей под прозрачным колпаком отделения интенсивной терапии ничего не угрожает.

А случай был не из легких.

Проснувшись после наркоза двадцатипятилетняя Патриция Аллен увидела солнечный свет за спущенными голубыми шторами, букеты цветов, напоминавшие о театральных бенефисах, улыбающееся лицо медсестры и с облегчением опустила веки:

— Слава Господу, обошлось!

— У вас здоровенькая толстенькая дочка, госпожа Аллен. В холле ждут мать и ваш супруг. Господин Девизо давно рвется к вам, но доктор Эванс разрешил визиты лишь после того как вы проснетесь и сами захотите принять кого-то.