Фредерик Дар - Значит, ты жила

— Кажется, я сожалею, что пришел, Стефан.

— Отчего же?

— Вы и так держали меня в руках, благодаря деньгам, теперь же я завишу от вас и когда речь идет… о моих чувствах!

— Очень смешно! Вы остроумны, Берни, следует дать возможность и даме оценить это ваше качество.

После множества плоских шуток, «мы» разрешились следующим письмом.

«Моя дорогая,

вот уже два дня я не держал тебя в своих объятиях и понимаю теперь, что это истинное несчастье! Как только твой муж уедет, позвони мне. Начиная с этой минуты я стану дежурить у телефона в ожидании твоего звонка, который будет означать, что счастье вернулось».

Стефан отложил перо и потер руки.

— Отлично! — Он был в восторге. — Коротко, но пылко! Подобно крику! Женщины обожают короткие письма. Если же послание длинное, то оно должно быть написано кровью, чтоб вызвать у них интерес. Так, а подпись?

— Напишите: «Тот, кто тебя ждет».

— И только?

— Да.

— А представьте себе, что ее ждет не один мужчина?

В его лице, выражающем насмешку, было что-то демоническое.

— В этом случае, — тихо произнес я, — письмо вызовет у нее особый интерес, поскольку поставит ее перед проблемой.

Он написал то, что я хотел, затем взял конверт.

— Ни к чему, — прошептал я, забирая письмо. — В известной степени я джентльмен.

— Как же вы поступите?

— Возьму на себя смелость напечатать адрес на машинке, она воспримет это как стремление сохранить тайну и одобрит.

— Как пожелаете…

Он явно сожалел, что не узнал имени моей лже-любовницы.

Стефан проводил меня до машины.

— Странный вы тип, Берни! — задумчиво произнес он.

— Почему вы так говорите?

— Потому что я думаю… Вы — парень непредсказуемый!

Не возникли ли у него какие-то подозрения? Возможно, я совершил ошибку, не позволив ему надписать конверт. Теперь я говорил себе, что вполне мог выдумать какое-нибудь имя и адрес. Это бы его успокоило.

Отъезжая от дома, я следил за Стефаном в смотровое зеркало. Он стоял у ограды, окружающей его именье, в небрежной позе, полной изящества…

Он тоже странный тип. Конечно, но такая сложная личность, как я, но гораздо более сильная.

Да, гораздо более сильная.

Он принадлежал к сорнякам моей жизни, тем, которые я должен был закопать, чтобы…

Я вернулся домой раньше, чем обычно. Как правило, мне с трудом удавалось заставить себя переступить порог своей квартиры.

Я таскался по барам — не для того, чтобы пить, а чтобы впитать в себя немного той интимной атмосферы, которую так любят французы. Она была мне необходима. С тех пор, как я разлюбил Андре, я невзлюбил свой дом. Большие комнаты с облицованными деревянными панелями стенами казались мне мрачными, а старинная стильная мебель наводила тоску.

Я осознал свои новые чувства к Андре однажды вечером с месяц назад — мы как раз возвращались домой после ужина у Стефана. Было поздно, и я на большой скорости вел машину по шоссе Карант-Су. Ближе к бензоколонке дорога резко идет на подъем. Достигнув его верхней точки, я вдруг с ужасом увидел в двадцати метрах перед собой стоящий поперек дороги грузовик. Это была одна из тех машин, которые служат для транспортировки продукции заводов «Рено». В прицепе стояли один над другим дюжина маленьких автомобильчиков — со своими светящимися фарами они напоминали некий диковинный ярмарочный праздник.

Я успел мысленно сделать это сравнение, прежде чем нажать на тормоз. Удивительное свойство мысли — ее мгновенность. Я испытал непреодолимый ужас, и в то же время мой рассудок сохранял ясность; более того — я словно наблюдал все происходящее со стороны. Андре не произнесла ни слова, но ее испуг был столь же велик, сколь и мой. Я вдавил педаль тормоза в пол, моя нога будто слилась с ним. Но машина, казалось, не подчинялась этому отчаянному нажиму. А затем стала двигаться чудовищными зигзагами. Она остановилась на дороге параллельно грузовику, легонько ударившись о него боком.

И только тогда Андре, которую швырнуло на меня, испустила страшный душивший ее крик.

В ту секунду я подумал, что она погибла, и всем моим существом овладела огромная дикая радость, радость, которой я стыдился и которая вместе с тем делала меня счастливым. Я был счастлив от того, что еще жив, и от того, что уже нет в живых Андре.

Я смотрел на неподвижный луч света от моих фар, направленных на засеянное люцерной поле. Их белесый свет растворялся у линии подернутого дымкой горизонта, выхватывая из мрака какие-то неясные силуэты…