Фредерик Дар - Значит, ты жила

— Два пива, Ли!

Когда слуга удалился, мой приятель поднял свой стакан.

— Скажите-ка, Бернар…

— Да?

— Сколько вы пришли просить у меня сегодня?

— Что за мысль!

— Как! Вы не собираетесь занимать у меня деньги?

— Никоим образом!

— Значит, дела идут?

— Поправляются! У меня есть одна стройка в Мэзон-Лафит… Школьный комплекс…

— Браво! Жирный кусок?

— Весьма.

— В таком случае вы, вероятно, сможете вернуть мне долг?

Я промолчал. Стефан отставил стакан и откинулся в кресле, закинув руки за голову.

— Мой дорогой, Бернар, вчера вечером я, забавы ради, подсчитал, сколько вы мне должны.

— В самом деле?

Дать бы ему по физиономии. Его тон звучал унизительней, чем сами слова. Я ненавидел его как никогда никого другого, исключая мою жену.

— Знаете, чему равняется в общей сложности ваш долг?

— Я не считал.

— Восьми миллионам шестистам тридцати тысячам франков, включая проценты.

Я вздрогнул.

— Черт побери!

Я действительно ни разу не подсчитывал сумму долга. Я предпочитал о ней не думать.

— Кругленькая сумма, а?

— Да уж!

— Мне бы хотелось, чтобы мы подумали о ее возвращении на мой банковский счет.

— Вам нужны деньги?

— Ваш вопрос ничего не значит, старина. Люди, которым нужны деньги — это не финансисты. Я же имею претензию считать себя таковым. Финансистом, у которого бывают минуты слабости, я вам это доказал. Ибо, видит Бог, вручая вам определенные суммы, я не располагал почти никакой гарантией. Ваше дело стоит не больше медной таблички, привинченной к двери; ваша квартира вам не принадлежит, а ваша обстановка — она, конечно, свидетельствует о прекрасном вкусе — в значительной степени утратит свою ценность, попав в лапы аукциониста.

Я глотнул пива, чтобы не поддаться соблазну и не плеснуть из стакана Стефану в лицо. Этот негодяй умел находить по-настоящему обидные слова.

Наступило тягостное молчание. По моему сердцу словно прошлись рашпилем.

— Итак? — тихо произнес Стефан.

— Я думаю, что смогу частично возвратить долг в конце месяца.

— Что вы называете «частично»?

— Я должен получить задаток за ту стройку, о которой вам говорил. Один миллион вас удовлетворил бы?

Стефан не торопился с ответом, чтобы как следует помучить меня. Владея ситуацией, он, как никто, умел извлечь из этого выгоду.

— Осталось бы семь миллионов шестьсот тысяч франков, Бернар… И по-прежнему шли бы проценты. Да что я говорю — они бы бежали! Когда берут в долг, о процентах не думают. А между тем они чудовищны! Представьте, из этих восьми миллионов около двух составляют проценты… Еще бы, вот уже четыре года, как вы впервые взяли у меня взаймы…

Подавив второй зевок, столь же притворный, сколь и первый, Стефан добавил:

— … поскольку уже четыре года, как мы знакомы!

— Мои дела шли не так, как я рассчитывал, — пытался я защищаться.

Мне было стыдно искать для себя оправданий. Если бы у меня была хоть капля достоинства, я бы встал и ушел, даже не попрощавшись. Пусть он натравит на меня свору кровожадных судебных исполнителей! Но я не должен был уступать своему самолюбию. Я должен был вынести все, чтобы достигнуть своей цели. Мой план важнее уязвленной гордости…

— Возможно, вы не все сделали, чтобы ваши дела шли как следует, — прошептал Стефан.

— То есть?

Я произнес это слишком громко, как человек, готовый взорваться. Я закрыл глаза. «Держи себя в руках, Бернар… Все это — лишь неприятные мгновения настоящего, память о котором со временем исчезнет. Ты уничтожишь все сорняки в своем саду для того, чтобы удобрить почву… И однажды…»

— То есть, вы не слишком-то стараетесь, мой милый дружище! Вы — поэт.

Я — поэт. И я — «его милый дружище».

Избегая молчания, Стефан продолжал:

— Вы вечно витаете в облаках. Вот, скажем, сейчас мы разговариваем о серьезных вещах, а вы, я чувствую, целиком погружены в какие-то свои мысли.

Я решил сразу сдаться, опасаясь, что иначе заупрямлюсь и стану на дыбы.

— Да, вы правы, Стефан, я попросту жалкий субъект!

Такая уступчивость его слегка удивила. Он повернул ко мне свое красивое покрытое горным загаром лицо. Взгляд его синих глаз был подобен чистой воде: его мысли растворялись прежде, чем всплыть на поверхность, и невозможно было угадать, что у него на уме.

— Не жалкий субъект, а мечтатель. Вместо того, чтобы строить школы, вы бы лучше писали для школьников поэмы александрийским стихом. Вы выбрали не ту профессию, мой милый Бернар…