Сьюзан Ховач - Таинственный берег

Когда автобус добрался до Грин-парк, Джастин так устал от бесконечных остановок в сплошной автомобильной давке, что вышел из автобуса и без колебаний направился к подземке. Он отчаянно устал и, чтобы не скучать на последнем отрезке пути, купил вечернюю газету.

Джастин бросил взгляд на первую страницу, все еще испытывая ненависть к переполненному поезду и вспоминая Клуги в тот яркий летний день много лет назад. Флип лежит на спине, его длинный хвост красиво развевается на зеленой лужайке. Из открытых окон дома доносятся глубокие, мягкие звуки рояля, в белом кресле-качалке на противоположном конце лужайки лежит в расслабленной позе женщина. На столике рядом — миска черешни. Он подходит и просит черешни, женщина сладко зевает, потом радостно улыбается и извиняющимся тоном говорит на своем странном английском: «Но ведь ты ужасно растолстеешь, Джастин!» Потом притягивает его к себе, целует и разрешает съесть столько черешни, сколько ему хочется.

Одним из самых четких воспоминаний о тех днях было чувство голода. Тогда он все время хотел есть, и дни были наполнены корнуоллским кремом и корнуоллскими пирожными до тех пор, пока тот человек, который проводил так много времени за роялем, не сказал ему: пора бы им обоим начать делать упражнения, а то Джастин станет таким толстым, что не сможет двигаться. После чая они вдвоем спускались в бухту по дорожке, ползущей вдоль обрыва, туда, где у кромки воды высятся Пологие Скалы. На особенно крутых участках обрыва мужчина помогал мальчику. Спустившись к самой воде, они некоторое время лежали на солнце и наблюдали бесконечное движение моря, следили за тем, как волна с шипением набегала на скалистые рифы.

Джастин был счастлив тогда.

А потом был тот самый уик-энд, который подкрался потихоньку, разрушая безоблачное будущее, и мир наполнился болью, недоумением, горем…

В доме появилась бабушка. Она выглядела очень элегантно в голубом костюме. «Ты поедешь со мной, мы будем теперь жить вместе, дорогой мой. Это будет так чудесно, правда? Для тебя намного лучше будет жить в Лондоне, чем в этом скучном медвежьем углу… Что? Но разве папа тебе не объяснил? Нет, конечно, ты не можешь поехать с ним за границу! Он хочет, чтобы ты рос и учился в Англии. Не может ведь девятилетний мальчик сопровождать отца во всех его поездках. Почему он не написал? Ну, дорогой мой, просто потому, что он никогда не пишет писем. Бог мой, мне это известно лучше, чем кому-либо другому! Надеюсь, он пришлет тебе что-нибудь на Рождество и ко дню рождения. Если только не забудет. Это было бы очень похоже на него. Он всегда забывал про день моего рождения, когда уезжал в свою школу».

И он забыл. Вот что ужасно. Он забыл, и Джастин не получил от него ни слова.

Поезд прогрохотал по темному туннелю, и внезапно он оказался опять в настоящем: воротник рубашки влажный, в руке — скомканная газета. Бесполезно думать о прошлом. Оно ушло, забыто, и Джастин уже давным-давно выучился не терять время на напрасные огорчения. Еще мальчиком он знал, что никогда не увидит своего отца, а сейчас и не желал его видеть. Все отношения, когда-либо существовавшие между ними, были разорваны давным-давно.

В вагоне стало свободнее, и Джастин, сложив газету вдоль, начал механически переворачивать четвертушки страниц. Фотография попалась ему на глаза пятью секундами позже.

«Джон Тауерс, канадский миллионер…» Он ощутил шок — вспышку белого огня в голове.

Когда он вышел из поезда на станции Кингстон-бридж, то чувствовал себя больным и слабым, как будто его только что вырвало. Джастину даже пришлось на минуту присесть на одну из скамеек, стоящих на платформе, прежде чем пробивать себе путь наверх. Кто-то остановился спросить, хорошо ли он себя чувствует. Наверху, на улице, он на мгновение приостановился в водовороте пешеходов, а затем очень медленно выбросил газету в урну для мусора и пешком отправился домой, к бабушке.

В доме на Консет Мьюс Камилла открыла верхний ящик туалетного столика, вынула пузырек и вытрясла на ладонь две маленькие таблетки. Конечно, нельзя принимать сразу две, но если изредка — ничего страшного. Врачи всегда излишне осторожны. Приняв лекарство, она вернулась к туалетному столику и тщательно восстановила грим, обращая особое внимание на глаза и морщинки в углах рта. Камилла внимательно смотрела в зеркало — следы пережитого потрясения еще заметны, несмотря на косметику. Она вновь подумала о Джоне.

Если бы только удалось утаить это от Джастина… Наверняка Джон приехал только из-за своей английской невесты или, быть может, по какому-нибудь деловому вопросу и не имел намерения увидеться с кем-нибудь из родственников. Джастин был бы травмирован, если бы его отец не сделал попытки увидеться с ним.